Преображающие мир. Книга вторая. Охотники и ловцы рыб
Шрифт:
- Ага. Но именно его ваша церковь прославила как святого, не тех, кто его выгнал.
- Посмертно прославила.
Всеслав снова отхлебнул медовухи. Поставил пустую кружку на стол. Творимир радушно налил ему до верха.
- Я не христианин, - снова заговорил Всеслав с горечью, - но я видел множество христиан, в отличие от Любавы. Она молода, наивна и неопытна. Однако у нее чистая душа, и она не лукавит. Пусть посмотрит на мир. Меня удивит, если она не разочаруется и не оставит своих иллюзий.
Всеслав поднял глаза и встретился взглядом с погрустневшим Творимиром.
- Мне не надо доказывать, что среди христиан полно дрянных
– Мне достаточно посмотреть в свое отражение в тазу с водой утречком, чтобы вспомнить об этом. Но ты не понимаешь главного. Хотя бы запомни сейчас мои слова. Для нас важнее всего не люди, а наш Бог. Христос - вот главное сокровище церкви.
Всеслав снова опустил глаза. Он внезапно вспомнил, как нечто подобное говорила ему Любава. Как раз, когда объясняла, почему не может стать его женой. Незадолго до того, как Ярославов воевода Гостомысл сообщил ей, что ее названный отец, новгородский посол Рагнар пропал в Польских землях, и лучше бы ей согласиться стать Всеславовой невестой, чтобы иметь возможность поехать в Польшу.
Он невесело усмехнулся, еще раз по достоинству оценив крутой поворот судьбы, вынудивший Любаву согласиться на помолвку с ним.
- Я тебя прервал, - снова заговорил польский рыцарь после недолгого молчания.
– Ты рассказывал, что тебя выкупил добрый человек, чтобы окрестить. Бескорыстно он выкупить не мог, - добавил он, не сдержав сарказма в голосе.
- Бескорыстно никто ничего не делает, кроме некоторых христиан, - парировал Творимир.
– Само понятие "бескорыстие" вошло в мир вместе с христианством. Тот человек, который меня выкупил, не стал меня крестить. Я был ужасным мальчиком, можешь мне поверить. Несколько раз я пытался обокрасть своего благодетеля и сбежать. Но тот был настороже. Куда уж было меня крестить. Он отдал меня в ученики своему другу. Воину. Сам он со мной был справиться не в силах, а своего наставника воина я боготворил. И когда я подрос, я напрочь забыл о слабом, как я думал, человеке, который за собственные деньги выкупил меня из рабства и ничего не потребовал взамен. До сих пор удивляюсь, как он увидел в том постоянно битом звереныше на Пражском рынке что-то хорошее, что заставило его так поступить. Да и Марьяне я тоже удивляюсь, - нежная грустная улыбка осветила лицо Творимира, - она полюбила меня еще до моего крещения, хотя ни за что бы не призналась в этом тогда.
- Так это возможно?
– с надеждой спросил его некрещеный собеседник.
Новгородец серьезно на него посмотрел.
- Я, хоть и подзабыл это к тому времени, но видел от христиан только добро. И искренне захотел креститься. А ты столько времени прожил с христианами и только озлобился на них. Любава не будет с тобой счастлива. Она, ты мог это заметить, привыкла слушаться. А тебя слушаться, христианке только горе копить.
- Ах! После твоего крещения стало так заметно, какой ты хороший, что Марьяна сразу согласилась стать твоей женой?
– ехидным тоном спросил обозлившийся Всеслав.
- Ты оскорбляешь сейчас не меня, а таинство крещения. Да, я изменился, преобразился в купели. И, если ты собираешься и дальше похоже высказываться, то Любаве потребуется куда больше сообразительности, чем моей Марьяне, чтобы увидеть в тебе что-то хорошее, - копируя его ехидный тон, ответил Творимир.
- Я понял, - серьезно сказал Всеслав и задумался, сжав руки в кулаки.
Спустя некоторое время он нашел Любаву, укладывающую
- Здравствуй Всеслав, - в последний месяц всегда грустная Любава подняла свою медноволосую головку от вьючного тюка, чтобы посмотреть на вошедшего.
– Ты пришел сказать, что мы завтра отправляемся дальше?
- Мы действительно спешим, чтобы попасть в Бреславль до разлива рек, - Всеслав сел на лавку рядом со стоящей на коленях возле тюка с вещами Любавой.
– Но пара дней ничего не изменит. Мы задержимся до воскресения, чтобы ты смогла помолиться в храме.
И он с удовлетворением увидел в ее синих глазах робкий проблеск надежды на такое невероятное чудо.
- Но стоит ли задерживаться из-за меня, если мы так спешим?
- Я не совета спрашивать пришел, - сурово заявил польский рыцарь.
– Я сказал, что мы задержимся в Киеве до воскресения.
Любава молча опустила голову, счастливо улыбаясь.
- Немного отдыха всем пойдет на пользу, - добавил Всеслав, более мягким тоном.
– Тебе, Ростила, тоже.
Спутницей Любавы была женщина редкой красоты. Серые большие, раскосые глаза, скулы и изящный носик степнячки и светло-соломенные, длинные, густые волосы. Только в Залесской Руси можно встретить такое сочетание несовместимых признаков.
- Творимир с Марьяной подольше вместе побудут. Когда-то им еще свидеться доведется.
Ему никто не ответил. Он еще немного помолчал.
- А ты уже была в Десятинной церкви, Любава?
- Нет. Сегодня вечером напоследок сходить собиралась, - ответила ему невеста, поднимая на него свои ясные синие глаза, от взгляда которых у него немного сбивалось дыхание. Глаза, в которых впервые за несколько последних недель светилась радость.
- Пойдем, вместе посмотрим. Я никогда не был в Киевской Десятинной церкви. Даже в Софийском храме Константинополя был, а здесь - нет.
- Ты был в Царьграде?
– удивилась Любава.
- Да. Где я только не был. Пойдем, по дороге расскажу.
Киевский Десятинный храм, центральный собор Киева был действительно необычайно красив. Невероятно гармоничный, выложенный из рядов розовой плоской плинфы с периодически повторяющимся одним утопленным в извести рядом белого цвета, с белыми наличниками, с золотыми куполами в виде огоньков свечей, горевшими на солнце, он высился над городом символом торжества православия в этой земле.
- Даже Софийский храм Константинополя не так красив снаружи. Те византийские мастера, которые строили его для супруги князя Владимира принцессы Анны, превзошли самих себя.
Любава не ответила. Она не в первый раз видела этот храм, но в который раз, затаив дыхание, любовалась.
- И ваш князь Владимир и наш князь Болеслав - удивительные люди. Богатыри - первопроходцы.
Любава снова промолчала. Из вежливости на этот раз. Она никак не могла уравнять князя Владимира, которого в народе уже называли "Красным Солнышком", с польским князем Болеславом, воины которого не так давно жестоко разорили русскую землю и стольный город Киевского княжества, увели в полон множество русских людей, в том числе и любимую сестру Ярослава княжну Предславу. С Предславой польский князь обошелся особенно жестоко.