Преображающие мир. Книга вторая. Охотники и ловцы рыб
Шрифт:
- Ты был в Царьграде? Расскажи, - попросила Любава, уводя разговор с опасной темы.
Всеслав принялся рассказывать о великолепной царьградской Софии, о дворце императоров Ромеев, о зале приема базилевсов, в котором рычат во время приема послов золотые львы, поют позолоченные птички на позолоченных веточках, среди позолоченных листочков позолоченного дерева. При этом трон базилевса сам собой внезапно поднимается вверх в клубах курящихся благовоний. Он рассказывал это и многое другое, столь же чудесное, скучающим тоном, разглядывая мощенную камнем центральную площадь Киева, княжеский
- Тебя не слишком поразили все эти чудеса, - проницательно заметила Любава.
- Меня возмутило и оскорбило отношение греков к другим народам, - мрачно ответил ей Всеслав.
– Они думают, что поразят наше воображение, воображение неотесанных дикарей такой чепухой. Подумаешь, трон сам собой поднимается. Сидит где-нибудь позади раб и поднимает.
- А другой раб рычит, спрятанный за львами, - еле заметно улыбнулась Любава, которой в свое время Рагнар рассказывал о том, что никаких рабов там нет. В том-то и весь ужас.
- Золотые листочки красиво сделаны, но сколько из-за этого высокомерия. Базилевс сам никогда не разговаривает с послами. Не по чину ему. В его светлом присутствии логофет дрома осчастливливает диких варваров своим общением. Понимаю, почему князь Владимир подчинил новорожденную русскую церковь не Константинополю а Охриде. Да только теперь что вы делать будете? Император Василий разгромил Болгарию. Охридская митрополия доживает последние годы. После смерти митрополита Иоанна все равно придется подчиниться Константинополю.
- Ничего особенного, подчинимся. Теперь уже русская церковь встала на ноги. Уже не страшно. Князь Владимир дал нам время укорениться и подрасти под сенью дружественной болгарской церкви. У нас теперь есть обычные священники русские, опытные духовники русские. Есть множество собственных певчих. Есть Богослужебные книги на родном языке и ноты. Еще десять лет назад нам нужны были учителя, а теперь мы сами друг друга учим хоть уставу, хоть обиходу, хоть славянскому языку, хоть греческому.
- Да. Кстати об обучении языкам, твоему ученику Сольмиру греческий язык давался явно легче, чем теперь дается владение мечом, - не сдержал природного ехидства наблюдательный польский рыцарь. Муромского сказителя, изгнанника, сопровождавшего теперь Любаву в Польские земли, пытался выучить владеть мечом Творимир на кратких стоянках их отряда.
- Настоящий славянин. Нам всем чужой язык дается проще, чем военное искусство, - не поддержала насмешливого тона собеседника Любава.
– Я пойду, узнаю, когда здесь служба, ладно?
Всеслав последовал за ней в полумрак храма с неярко мерцающими разноцветными лампадками. Четыре мощные колонны, поддерживающие высокий свод, также расписанные фресками, как и стены, делили общее пространство храма на уютные подпространства. Молящиеся могли чувствовать себя один на один со своим Богом, даже когда были вовлечены в общее церковное Богослужение. Уважение к тайне каждой личности, существенная черта христианства, проявилось даже в архитектуре храма.
Но Всеслав ничего этого не оценил. Он попросту терпеливо ждал, пока та, которую
ГЛАВА ВТОРАЯ
Потом снова была быстрая скачка вдоль торговых путей славянских земель, то есть по рекам. Сначала Днепр, потом Припять, потом Западный Буг, потом Висла. Путь днем через заснеженные сосновые боры и прозрачные зимние безлиственные леса. Просторы, освещенные неярким солнцем или гудящие от снежной поземки. Отдых ночью в выстроенных на расстоянии дневных переходов путешественников деревянных повальнях, в которых путники могли поесть и выспаться, лежа вповалку.
Несколько последних дней мела поземка, дул пронизывающий ветер. Но затем выглянуло солнце, неожиданно яркое и теплое, почти весеннее. Любава обернулась к подъехавшему к ней всаднику.
- Панна Любава, скажите панне Ростиле, чтобы она прекратила ставить блюдечко для домового у порога. Только мышей разводит, - один из воинов, сопровождавших Всеслава, еле сдерживая возмущение, обратился к Любаве. Ростила не обращала на его возмущение никакого внимания. Добрые отношения с духами-хранителями помещений были для нее важнее всего прочего.
– Сегодня ночью просыпаюсь оттого, что мышь у меня в волосах шарит. Приятного мало, спросонья-то.
- Я тебе сколько раз говорил, Ендрек, - ответил ему Всеслав с сарказмом в голосе, - прекрати вытирать руки после еды о свои волосы. Видишь, уже даже мыши тебя облизывать приходят.
Ендрек обиделся и отвернулся.
И резко затормозил коня.
- Оу, тут недавно наши проезжали, - сказал он, глядя на уходящие в заснеженный лес следы.
- Ваши, - подтвердил рыжий веснушчатый Добровит.
– В полном вооружении, один на белом коне. У-у-у, какой!
- Да брось, - недоверчиво сказал Ендрек, - в здешних местах простые рыцари на белых конях не ездят. Это собачий волос.
Лучший новгородский следопыт фыркнул и окинул Ендрека презрительным взглядом.
- Собаки у них тоже были. Но собачью шерсть с конским волосом у нас в Новгороде даже малые дети не перепутают.
- Поехали, догоним. Проверим, - азартно заявил Ендрек, посмотрев на Всеслава.
– Следы недавние. Сразу после окончания поземки ехали.
Всеслав и сам заинтересовался конным отрядом, следы которого вели в лес. Их отряд полностью остановился.
- Всеслав, - сдавленным голосом вдруг спросил Добровит, уже проехавший вперед по следам, - в ваших местах охота на людей ведется?
- Думай, новгородец, что говоришь!
– в очередной раз возмутился Ендрек.
- А что я должен сказать, когда вижу, что вооруженный конский отряд с собаками ехал по следам пеших людей?
Всеслав вопросительно посмотрел на подъехавшего Харальда. На Польской земле, естественно, Всеслав, посланник Болеслава был старшим в их отряде. Харальд старательно изображал обычного дружинника. Но сила личности варяга была такова, что польский посланник всегда принимал решения, оглядываясь на него. В бою он бы слепо доверил Харальду свою жизнь.