Преображение мира
Шрифт:
— Ты спросила, были ли мы счастливы в этой квартире...
— И ты дал мне уклончивый ответ.
— Что ж, попробую ответить с полной откровенностью. — Дик провел рукой по густым, уже взъерошенным темным волосам и посмотрел на нее. — Конечно, я был тут счастлив.
Она отметила, что глагол употреблен в прошедшем времени.
— Ах был...
— Я и теперь счастлив, — поправился он. — Просто думаю, что мы можем стать еще счастливее.
— И как же это, по-твоему, получится?
Дик вздохнул, пожалев, что
— А то, что нам может выпасть большая, очень большая удача... в чем я не сомневаюсь, Хейзл. Мы можем жить в еще более большой и комфортабельной квартире...
— ...От которой рукой подать от центра столицы! — с иронией подхватила она.
— Верно.
— Дик, при всем желании мы не можем жить ближе к центру! Не правда ли?
— Совершенно верно. Но кроме того у нас три стремительно растущие дочери, — сухо напомнил он. — Которых очень скоро перестанет устраивать общая спальня, как бы она ни была велика.
— Тройняшки никогда не захотят, чтобы их разделяли! — горячо возразила Хейзл, вспомнив все сражения, что ей пришлось выдержать за эти годы. Господи, даже на каникулах девчонки и слышать не хотели об отдельных комнатах. — Они всегда это говорят! — выдвинула она аргумент, казавшийся ей убийственным.
— Как давно ты с ними разговаривала на эту тему?
Что-то в его интонации предостерегло Хейзл вступать в дискуссию, в которой она неминуемо потерпит поражение.
— Давно, — честно призналась она. — Но, кажется, ты располагаешь более свежими данными?
— Я действительно поговорил с девочками об образе жизни. В общих чертах, — неохотно признался Дик, удивляясь, почему чувствует себя так, словно совершил преступление.
— И ты, конечно, решил, что я не имею права присутствовать при вашем разговоре? — ехидно спросила Хейзл. — Или это не обсуждалось?
Дик побарабанил длинными пальцами по подлокотнику дивана.
— Не пытайся выставить меня предателем по отношению к тебе, Хейзл, — мягко предупредил он. — У тебя была масса бесед с девочками, при которых я не присутствовал.
Хейзл с трудом удержалась от искушения напомнить, что болтовня о покупке новых платьев или напоминания о необходимости вовремя делать уроки вряд ли имеют что-то общее с обсуждением переезда в другой дом.
Она в упор посмотрела в помрачневшие серые глаза мужа и требовательно спросила:
— Так что же вы обсуждали? И когда возникла эта тема?
— В твой день рождения, когда я остался с ними. Помнишь?
Еще бы ей не помнить! Когда Хейзл исполнилось двадцать восемь, Дик преподнес ей билет на целый день пребывания в одном из самых шикарных лондонских женских клубов здоровья.
Хейзл сердечно поблагодарила за подарок, хотя ее не слишком привлекало это заведение. Тем не менее весь день ее разминали и массировали; она
— Значит, эта тема возникла сама собой? — не стала скрывать подозрений Хейзл. — Вот так, сама собой? Девочки внезапно подошли к тебе и сказали: «Папа, мы хотим переехать»?
Дик не ответил, всем своим видом выражая бесконечное терпение.
— Ну?! — не на шутку разъярилась Хейзл. — Значит, так и было?
— Может, позволишь мне все рассказать? — холодно осведомился Дик. — Или ты и дальше собираешься разговаривать в таком мелодраматическом тоне?
— Мне нужно выпить, — вдруг вскинулась Хейзл, заметив удивленный взгляд мужа. Она, которая обычно употребляла алкоголь лишь по праздникам и на отдыхе, да и то в таких мизерных количествах, что бокал вина для нее был бы просто пьянкой!
— Я сейчас приготовлю, — тут же вызвался Дик и скрылся в кухне, где, открывая вино и доставая бокалы из буфета, прикидывал, как лучше продолжить разговор, который пошел явно не по тому пути.
Хейзл вскинула брови, когда Дик принес в гостиную поднос с бокалами, отметив, что он выбрал самое дорогое вино.
— Должно быть, меня ждут очень плохие новости, — невесело пошутила она.
Дик, усевшись рядом и молча выпив содержимое своего бокала, пропустил эти слова мимо ушей, после чего, поставив бокал на стол, повернулся к Хейзл.
— Дело в том, что я проводил с девочками куда меньше времени, чем мне всегда хотелось, так что в твой день рождения я разрешил им делать все, что хочется, конечно, в разумных пределах. Это был мой подарок им.
— Весьма любезно с твоей стороны, — автоматически ответила Хейзл, пригубив вино.
— Вот тогда-то самым убитым голосом, который только можно себе представить, Лили сообщила: она не может заниматься тем, о чем мечтает, лишь потому, что ей не разрешают.
— Полагаю, она имела в виду лошадей?
Лили, первой из тройняшек появившаяся на свет, буквально сходила с ума по лошадям. Все свои деньги девочка тратила на катание на пони и на журналы, посвященные лошадям. Более того: в каждой книге, которую она читала ради удовольствия, затрагивалась эта тема.
— Да, так и есть, — согласился Дик. — Она откровенно спросила меня, почему ей не разрешается иметь собственную лошадь.
— Потому что она прекрасно знает, как рискованна верховая езда, — вздохнула Хейзл. — Все трое в курсе дела, что не имеют права заниматься опасными видами спорта. Господи, да это записано в их контрактах! Режиссер с самого начала предупредил Лили, что, если она поломает руку или ногу, это будет просто катастрофа.