Преодоление
Шрифт:
– Смотрю, командир! Атакует слева! Дальность пятьсот метров.
Прикинув, что до открытия огня фашистскому летчику еще потребуется секунд десять - пятнадцать, Сохатый решил посмотреть за вторым "мессершмиттом", чтобы при необходимости подсказать ведомому начало маневра.
Выглянул он в форточку вовремя. Второй немец опережал с атакой своего напарника, выходил на дальность действительного огня раньше.
– Терпилов, чего спишь! Быстро разворот под меня! Вывод по команде!
Нырок самолета Сергея под "Ил" Сохатого открыл Ремизову атакующий самолет врага, и стрелок не опоздал воспользоваться
И сразу звонкий, напряженный голос стрелка:
– Резко влево, командир.
Сохатый, памятуя о том, что под ним Терпилов, энергично положил машину в разворот и увидел между "мессершмиттом" и своим "Илом" самолет ведомого, который, приняв очередь врага на себя, закрыл командирский самолет.
Ивана обдало теплой волной благодарности. О" скомандовал:
– Выводи из разворота! Я рядом справа! Спасибо, Сережа.
Атаковавший Сохатого "мессер", проскочив под "Илами", набрал метров триста высоты, отошел немного в сторону и стал как бы обгонять самолет Сохатого.
Думая, что фашист использует себя в роли приманки, предлагает им атаковать его, Иван забеспокоился, так как знал, что такой прием применяется ими только в том случае, если на хвосте у противника уже "висит" другой немец.
– Петя, а где второй?
– Не видно. Может, упал, а может, подбитый ушел к себе.
Атаковать "мессера" было соблазнительно, но, прикинув "за" и "против", Иван не захотел рисковать. "Если стрелки не видят второго или других, то, прицеливаясь по этому, уйдешь от земли, а в это время тебе вгонят снизу единственную и последнюю в твоей жизни или Сереги очередь, которую кто-то из них обязательно не увидит..." Пока он обдумывал, как поступить, немецкий летчик положил машину в крутой разворот и пошел на него в атаку под углом спереди.
– Стрелок, как за хвостами?
– Никого нет!
– Разворот под "мессера"!
Маневр получился вовремя: очередь прошла выше кабины. А немец опять стал занимать такое же исходное положение, но уже с другой стороны, видимо, решил стрелять так, чтобы оба "Ила" были у него на одной линии.
"Ну-ну, мы тоже не лыком шиты".
– Сохатый решил сам развернуться, рассчитывая опередить немца - открыть огонь раньше.
– Петя, как сзади?
– Никого. Терпилов рядом!
– Атакую фрица!
Фашист оказался более умным и опытным, чем думал Сохатый. Не приняв дуэли, он перевел свою машину в набор высоты, потом перевернул ее на спину и в таком положении разглядывал неподдающихся его хитростям "горбылей". Иван увидел, как ему показалось, покрасневшее от прилива крови лицо и глаза немца, прежде чем тот проскочил над ним.
– Петь, немец пошел назад.
– Наблюдаю! Уходит восвояси не солоно хлебавши. А другой пропал. Видать, врезал я ему как положено.
– Молодец! Терпилов, у тебя как дела? Если в норме, покачай!.. Вижу! Ай да мы, спасибо нам!
* * *
...Выключив в капонире мотор, Сохатый, стоя на крыле, подождал, пока Терпилов зарулил свою машину, а потом спрыгнул на землю, где его ждал адъютант эскадрильи.
– Летчики все пришли?
– Наши все. Раненых нет. Машины вернулись без повреждений и пробоин. А вы где задержались?
– Да так, немцы попались очень вежливые, не отпускали, пришлось
Отдавая это распоряжение, Сохатый еще не определил окончательно линию своего поведения, хотя уже склонялся в мыслях к тому, что криком и угрозами ему не привлечь к себе людей. Он уже почти убедил себя, что над целью его оставили случайно - просто не поняли друг друга.
Подошел Терпилов и доложил о полете.
Поблагодарив за выручку, Иван отправил его и стрелков на построение, а сам в одиночестве пошел за ними, продолжая думать о том, что сказать подчиненным...
Он по сей день хорошо помнит замкнутые и виноватые лица летчиков, их подавленность и опущенные глаза, разглядывающие сапоги. Значит, ошибку можно поправить, решил Сохатый. Исправлять ее они будут вместе, благо, что все живы... Нашлись и нужные для такой минуты слова - правильные и справедливые, не оскорбительные:
– В том, что случилось, повинны мы взаимно. Первый наш совместный полет, как первый блин, получился комом. Я не предупредил вас по радио, что уменьшаю обороты, а вы забыли, о чем шел разговор при подготовке к вылету... Подробно разберемся в этом позже. А до того как выработаем единое мнение, сор из избы не выносить. Как доложить командиру полка, я подумаю...Смотреть повыше и носы не вешать. Не все было плохо... Экипажу Терпилова и Ремизову выйти из строя! Их, товарищи, ставлю в пример. Мы провели бой с парой Ме-109. Стрелки и младший лейтенант Терпилов действовали отлично. Сержант Ремизов сбил или подбил одного "мессершмитта", а Терпилов своим самолетом закрыл машину командира от очереди врага.
Сохатый позже убедился, что он в тот ответственный момент поступил правильно.
Летчики подняли головы, заулыбались. Потом Сохатый, неожиданно для самого себя, снял с руки часы и подарил их Терпилову: "Носи, Сережа, как память о первом совместном бое, а то ордена долго ждать". Подарок вызвал у Терпилова растерянную смущенность, а у летчиков и стрелков - веселый шумок. И комэск понял, что фронт отчужденности прорван...
Пошел уже второй год, как Сохатый ходил в бой во главе своей эскадрильи, и за это время он ни разу в разговорах не возвращался к тому первому злополучному вылету. Не было причины для напоминания, и он наперед знал, что не будет. Не все из прежних летчиков прожили этот год, но Сережа по-прежнему с..ним рядом. И хотя на его "Иле" есть теперь передатчик, он по-прежнему воюет молча.
* * *
Низко над головой кучевые облака стремительно неслись в бескрайнюю степь, выбрасывая шрапнельные заряды снега. Конца им не было видно. На пронизывающем ветру безлистые деревья зябко стучали потерявшими гибкость костяшками ветвей. Прихваченные морозным инеем кустики травы, сгорбившись, стлались по комковатой земле, делая судорожные попытки подняться, но ветром их вновь пригибало вниз.
Порывами ветра корежило и расчаленный на стопорах По-2. Упругие струи воздуха, отрывая его раз за разом от земли, пытались подбросить вверх, отчего швартовые веревки ослабевали или натягивались струнами. Самолет, как стреноженный конь, чувствовал себя на ветру неуютно. Сохатому казалось, что По-2 пытается освободиться от привязи прыжком и поэтому приседает на колеса, напряженно поскрипывая своим телом.