Преодоление
Шрифт:
Разрывы бомб, огонь вкруговую вторично потушили прожекторы и заставили замолчать фашистские зенитки. Правда, ненадолго. Но каждые десять секунд их молчания для летчиков и стрелков Сохатого равнялись километру жизни, а через тридцать секунд огонь врага стал не опасен - эскадрилья вышла из огневой зоны.
– Пискунов, все целы?
– Все рядом, а целы ли - не знаю!
– Ты смотри, чтобы к нам десятый не пристроился. Вдруг ночники-истребители где-нибудь рядом базируются и успели взлететь.
– И Сохатый обратился с вопросом к летчикам: - Доложить, кому попало над целью!
– Отпустив кнопку передатчика, подождал с минуту, давая людям время осмотреться. Строй молчал.
– Молодцы! Будем выбираться
Эскадрилью окружала ночь. Темнота облачного неба объединилась с чернотой земли, скрывающейся в светомаскировке. Сохатый опять вспомнил себя, младшего лейтенанта на У-2. Вздохнул: "Тогда, наверное, было легче: вверху все же виднелись звезды, а позже появилась луна. Беда караулила только троих, теперь - восемнадцать человек и девять машин... Не летишь, а как будто сидишь в темном чулане, - рассуждал он сам с собой.
– Вот уж действительно по пословице: "Ни зги не видно". Наверное, большинство и не знает, что такое "зга", если лошадь ни разу в телегу не запрягали. Невесело усмехнулся.
– Техминимум тоже надо было сдавать, чтобы запомнить: гужи, супонь, чересседельник, подпруга, хомут, сбруя и тому подобные древние слова".
До Вислы разглядывать что-либо на земле не требовалось. И Иван, подавшись вперед, сосредоточился на приборной доске - перешел полностью на приборный полет.
Высота в триста метров гарантировала от столкновения с препятствиями и одновременно сохраняла звуковой контакт с землей, которая глушила шум от их полета, не позволяя врагам загодя услышать и найти их в небе.
– Летчики, по сторонам не глядеть. Смотреть каждому за своим командиром и машину свою держать по его самолету. Встать всем поплотнее. Легче будет. Фонари не закрывать.
* * *
Командир дивизии генерал Аганов не успел приехать на подготовку группы Сохатого, увидел уже взлет последней тройки самолетов. Проводив взглядом строй, он стоял у КП полка и слушал Ченцова, который ему называл фамилии улетевших летчиков. На душе у генерала было неспокойно, но он скрывал тревогу.
И вдруг неожиданно для самого себя спросил командира полка:
– Ты в людях уверен?
– Уверен, товарищ генерал.
Александр Филиппович не поехал в штаб, решил дождаться возвращения группы, ему хотелось лично поблагодарить экипажи за мужество. Вначале генерал думал об этом, как о свершившемся факте, как будто они уже прилетели и дело теперь только за тем, что экипажам нужно подойти к нему с докладом. Но уверенность в благополучном исходе все больше испарялась.
Темнота сгущалась, и Агановым овладело беспокойство. Закапал дождь. Его крупные и пока редкие капли падали Александру Филипповичу на лицо. В уши назойливо лезли звуки от ударов капель по брезенту палатки - этакий барабанный гул. Напряжение требовало разрядки: генерал решил позвонить начальнику штаба дивизии.
– Семен Федорович, что слышно с линии фронта?
– Товарищ генерал, группа через район КП командира корпуса на линии фронта ни туда, ни обратно не проходила. Связи не держала.
– Слова в трубке звучали округло-плавно, без интонаций, как будто были написаны на бумаге. Сохатому это не вменялось в обязанность. От постов ВНОС{3} с плацдарма информации тоже нет.
– Я поехал на летное поле. Новости сообщите дежурному!
Не дожидаясь ответа, Аганов положил трубку на аппарат и быстро вышел наружу.
Дождь усиливался. Неожиданно вспыхнувшее пламя зарницы заставило генерала зажмуриться. Только он открыл глаза, а небо, как будто специально ждало этого момента, подстерегло его и опять плеснуло огнем до рези в глазах.
"Не было печали..." Забравшись в машину, Аганов поехал искать командира полка, который готовил освещение для посадки. Вспышки неба и фары "эмки" выхватывали из темноты группки людей, которые, не
Командир полка отыскался без труда по трофейному "мерседесу", стоявшему около стартовой радиостанции. Генерал не был сторонником трофейной легковой техники, но вынужден был разрешить командирам добыть по одной машине на полк, так как их командирские штатные "козлики" пришли в полную ветхость и не гарантировали приезд куда-либо к назначенному времени. Согласился с просьбой полков, а увидев сейчас немецкую машину, хмыкнул неодобрительно, как будто нанесли ему личное оскорбление.
Приказав остановиться, Александр Филиппович вышел из машины, набросил на себя плащ-накидку и, опережая Ченцова с докладом, спросил:
– Все готово? Когда прилетят?
– По расчетам, через семь - десять минут. Я уже хотел начинать обозначение аэродрома, да задержался, увидев вашу машину.
– Делайте, как решили. А я пройдусь по обочине.
Генерал пошел не торопясь вдоль полосы, в ее дальний конец. Хотелось побыть одному, подумать и одновременно своим присутствием не связывать инициативу Ченцова. Дождь продолжался, то усиливаясь, то чуть ослабевая. За спиной со старта стреляли залпом из ракетниц. И вслед за выстрелами к облакам с шипением, расплескивая белый, зеленый и красный цвета, поднимались развесистым тюльпаном три ракеты. Догорали взлетевшие, и их путь в небе через пятнадцать - двадцать секунд повторяли новые. В самой верхней точке траектории ракеты подсвечивали своим трепещущим светом черные облака, но генералу от этого делалось только неспокойней. Он всякий раз говорил: "Низко, черт бы их побрал".
Игра света и тьмы, изредка рыкающий далеким раскатом гром все больше накаляли в Александре Филипповиче состояние тревожного ожидания, все больнее били по нервам, вызывая неприязнь к себе, не отказавшемуся наотрез от задания, не выдержавшему натиск своего начальника.
"Согласился я вопреки здравому смыслу, - выговаривал генерал сам себе.
– А почему? Надо было убедить командира корпуса перенести данный вылет на утро. Днем могли бы послать не эскадрилью, а целый полк, обеспечив его крепким истребительным прикрытием..."
"Мог попытаться, но не сделал. А почему?
– опять спросил он себя.
– Ты не захотел еще одной размолвки с начальником и из-за своего благополучия пошел на безрассудный риск, закрылся от личной неприятности судьбами восемнадцати человек. Ты в глубине души надеялся и сейчас надеешься в случае неудачи укрыться теперь уже за приказ командира, который обязан был выполнить. Приказ приказом, но от своей совести не спрячешься!.."
Распалившись самобичеванием, уже не мог остановиться. "А почему ты послал в такой полет не командира полка, не его заместителя, в прошлом ночников, следовательно, и наиболее опытных пилотов, а согласился с предложением подполковника Ченцова? Не хотел приказывать? Решил опять-таки уйти от решения: не ты решал, а только санкционировал. Командиру полка виднее. Он лучше знает подготовленность люден. Командир "стыдливо" не предложил себя и своего старого сослуживца полетному училищу в качестве ведущего, а ты согласился". С другой стороны, железнодорожная станция крепкий орешек. В светлое время неизбежны были бы большие потери, сомнителен и результат удара. Ведь пробовали уже... Нет, не надо самобичеваний. Не в малодушии дело. Он, Аганов, согласился с корпусным начальством, потому что поверил в возможность успеха. Прикинул, что неожиданная штурмовка станции малыми силами могла надолго вывести ее из строя при малых потерях... Грозы никто не предполагал. Даже метеослужба".