Преодолей себя
Шрифт:
В минуты смятения и тревоги она с опаской смотрела на постояльцев и в душе таила одну только мысль — скорей бы снялись с квартиры: недалеко до беды. А с другой стороны, она и гордилась тем, что муж ее помогает фронту, помогает, может, сыновьям своим, которые где-то там, на фронтах, уже теснят ненавистного врага. И вдруг вот откроется дверь — на пороге появится старший Семен, затем Василий, а за ним и Алексей. Все живы, целехоньки, с наградами...
А приходили не сыновья, приходил Пауль, иногда встревоженный. На железной дороге действовала группа подпольщиков, он уже связался с некоторыми товарищами, но гестапо
И чем ближе продвигалась Красная Армия к городу, тем большее беспокойство охватывало оккупантов. На улицах была суматоха: различные службы разбитых на фронтах частей заполняли город, вносили с собой неразбериху и панические настроения. А население ждало избавления от рабства, и жадно воспринималась каждая новая весть.
Настя была в приподнятом настроении. Наконец-то! В Большом Городце, видимо, уже по всем законам действует Советская власть. Вот бы туда улететь хотя бы на один денек, повидать мать, односельчан...
Однажды утром она шла на биржу труда, припечатывая подшитыми валенками рыхлый
снежок, выпавший ночью. На улице едва брезжил рассвет. Подойдя к бирже, она увидела группу немецких офицеров, они оживленно о чем-то разговаривали. И вдруг — о ужас! Среди них был обер-лейтенант Швебс, тот Швебс, который в Острогожске возглавлял биржу труда. Она увидела его одутловатое лицо, которое он неожиданно повернул в ее сторону, масленые глазки сузились — он о чем-то напряженно думал. Увидев Настю, Швебс несколько мгновений напрягал память, потом вспомнил, что это его бывшая сотрудница, та, что выкрала списки, и, что-то буркнув своим коллегам, решительно направился к Насте. Она хотела было бежать, но поняла, что это бессмысленно, и приготовилась разговаривать с офицером.
— Как вы сюда попали? — спросил он. — И что тут делаете?
Настя как можно спокойней ответила:
— Приехала к родственникам. На работу хочу устроиться...
— На работу? Вы же сидели в тюрьме?
— То была ошибка, обер-лейтенант. Меня выпустили. Вы сами знаете, как я безупречна.
— О, да-да,— пробормотал он, и по лицу его — она заметила — все же пробежала тень сомнения. Он, видимо, хотел что-то предпринять, но тут подошел другой офицер — ее знакомый, с которым два дня назад в кабаре она пила шампанское. Это был Вилли Краузе, капитан, лет тридцати, маленького роста, рыжий. Он приставал к Насте с любовью, угощал ее шоколадом и весело болтал всякие пошлости. Она просила его подыскать работу, и вот теперь, как нельзя кстати, такая встреча.
— Вы обещали, Вилли, устроить меня на работу,— проговорила она еле слышно. — Помните, позавчера обедали?
— Я найду вам работу, фрау. Вы же немка?
Она не знала, что ответить. По документам она была немка, а Швебс знал ее как русскую, но, возможно, забыл фамилию. И наконец она сказала:
— Предки мои немцы по линии матери. Жили тут, в России.
— Хорошо,— сказал он,— приходите завтра,— и назвал адрес, куда надо прийти.
— Я тороплюсь. — Настя наблюдала за выражением лица Швебса. Тот хотел что-то
сказать, но медлил.
— Завтра, завтра приходите. Мне нужны такие интересные женщины,— и Краузе заулыбался.
— Я приду в двенадцать
В ногах была неестественная легкость. «Только бы скорей пронесло,— думала она,— только бы скорей уйти. Ведь Швебс, этот старый толстяк, может в любую минуту спохватиться, может вернуть, передать гестаповцам. И тогда провал, снова тюрьма, снова пытки — и гибель. Нет, скорей уйти, скорей». И она ускорила свои шаги, ей казалось, что она идет очень медленно, по-черепашьи, и только когда завернула за угол — оглянулась: погони не было. Но сердце колотилось так, словно она пробежала бегом несколько километров, и не могла отдышаться.
Когда пришла, запыхавшись, к Поздняевым, Ксенофонтыч был дома, чинил старые валенки, и, взглянув Настю, сразу понял, что стряслась беда. Настю колотил легкий озноб, и она не могла сказать ни слова.
— Что случилось? — спросил Ксенофонтыч. — На тебе лица нет. Что?
— Беда, дядя Корней,— еле выговорила она. — Могут арестовать в любую минуту. Должна уйти. А если придут за мной, скажите, что переменила квартиру.
— А что такое, что? — спрашивал Ксенофонтыч.
И она рассказала о своей неожиданной встрече со Швебсом.
— Да, надо уходить,— согласился он. — А куда?
— Пойду в деревню, к Пане. А там решим, что делать. Из центра подскажут.
И она ушла в тот же день.
У Пани прожила два дня. На третьи сутки была получена радиограмма: группа должна перебазироваться в Латвию, в район города Валмиера. Пауль тоже снялся с работы, и они втроем отправились в путь.
Глава восемнадцатая
Разведчики обычно шли ночью, в стороне от больших дорог. Паню оставили в лесном хуторе, а Пауль и Настя направились к железнодорожной станции. Там была явочная квартира, можно было остановиться и передохнуть. Недалеко от вокзала разведчиков остановил патруль. Ночь была светлой, морозной. Немецкий офицер долго рассматривал документы, затем с подозрением посмотрел на Пауля, спросил:
— Кто такой?
— Служил в охране,— ответил Ноглер,— потом заболел. Меня отпустили.
— Немец?
— Нет, по национальности эстонец, но знаю немецкий язык.
— А она? — посмотрев на Настю, спросил патрульный. — Кто она?
— Анна Мюллер. Латышская немка. Моя невеста.
— Разве может на немке эстонец жениться? — спросил лейтенант. — Вы согласны, фрау?
— Да, я невеста,— подтвердила Настя. — Идем к родственникам в город Тарту.
— Ага, к родственникам. Интересно узнать — с какой целью?
— Давно не виделись,— ответил Пауль. — Решили проведать.
— Так, так. Вас придется задержать. Куда вы идете и кто вы на самом деле — проверит гестапо.
Настя не на шутку перепугалась. Может быть, это конец? Тоскливо стало на душе, неспокойно, точно вот сейчас шла на эшафот. И ноги подкашивались, и сердце замирало в предчувствии чего-то страшного, неотвратимого.
Их заперли в пустом деревянном домишке. Ночь была длинной и тягостной. И надо же так нелепо провалиться! И зачем понесло их к вокзалу? Вообще-то надо было пойти, но в другое время, соблюдая осторожность. Настя заглянула в окошко — у крыльца стоял патруль. О побеге не стоило и помышлять. Попробуй вырвись на волю. Немцы подозрительны, в каждом видят шпиона, проверяют документы на каждом перекрестке.