Преподобный Амвросий
Шрифт:
«Среди общей холодности и равнодушия, при совершенном нежелании людей видеть и чувствовать дальше собственного существа, многим трудно живется. Нужен человек, к которому бы можно было сносить все, что волнуется в душе, которому бы без утайки можно было открыть все думы и надежды, доверить всякую тайну, чтобы стало легче и счастливее. И нужно, чтобы это чувство было разделенное, чтобы за вежливым словом не слышалось удивления тому, что ищут участия, а чтобы это участие, которого труднее всего добиться в жизни, светило во всяком звуке, во всяком движении. Нужен в жизни сочувственный взор, ласковое слово, нужно сознание, что нас любят и нам верят, нужно то, что в мире самое великое и самое редкое сокровище - сердце внимательное. Такое сердце билось в о. Амвросии».
«Любовь, которая одушевляла о. Амвросия, была та, которую заповедал своим ученикам Христос. Она многим отличается от того чувства, которое известно в миру. В ней не менее поэзии, но она шире, чище и не имеет конца.
Главное ее отличие, что она все дает и ничего не просит».
«Любовь о. Амвросия шла неразрывно с его верою. Он твердо, непоколебимо верил в человека, в его божественную душу. Он знал, что в самом сильном искажении человеческом, там, где-то далеко, лежит искра божественного добра, и эту искру чтил о. Амвросий. Как бы ни был грязен
«Общественную деятельность о. Амвросия лучше всего определит одно очень хорошее русское слово, такое слово, какого не сыскать в другой земле. Отец Амвросий жалел».
Однако это охватывавшее о. Амвросия чувство широкой христианской любви, сочувствия и жалости к людям, хотя и имело свое основание в его духовной природе, упрочилось и развилось в нем под влиянием всей его подвижнической жизни. Христианская любовь, как дар благодати Божией, стоит в неразрывной и глубокой связи с христианскою верою и сердечною молитвою, а вера и молитва возможны лишь при истинном смирении, которое воспитывается в человеке непрерывною внутреннею борьбою, самоуничижением, скорбями и всякого рода испытаниями. Весь этот длинный путь, ясно указанный Церковью и ее великими подвижниками-отцами, проходили все святые, прошел, под руководством своих духовных наставников, и о. Амвросий, прежде чем он пришел в меру своего полного возраста духовного. Он прошел сквозь те духовные опасности и искушения, о которых говорит в одном из своих писем старец о. Макарий: «Почтенная А. вошла к вам в обитель весьма с добрым расположением и желанием „искать Иисуса“, т. е. стяжать любовь Его. Дело сие очень доброе и благое, но надобно, чтобы имело прочное основание, ибо любовь противными искушается.
По горячности ее и по чистоте души, она увидит скоро в себе утешительные и усладительные чувства - это ее обнадежит в обретении Иисуса и любви Его. Но чувство сие весьма опасно и близко прелести: не имевши еще борьбы со страстями, не познавши своей немощи и не смирившись, не надежны и утешительные чувства. Пусть они хотя и приходят когда, но чтобы опасаться принимать оные и не обольщаться ими, но считать себя того недостойною. Св. Исаак во 2-м слове пишет: „Деяние креста сугубо есть; одно нарицается деяние и исполняется действом яростной части: претерпением досады креста; а второе нарицается видение и исполняется желательною частью, и обретается тонким деланием ума и божественным приснопоучением и пребыванием молитвы. И кто начинает второю сею частью, а не первою, на того находит гнев Божий. Хотя не от лености сие творит, но за сладость ее принимается за вторую часть, не очистивши прежде терпением скорбей страстного устроения души, т. е. не приемши распятия плоти досадою креста, мечтает во уме своем славу креста“ (т. е. утешения), которые даются уже по исцелении души от страстей, и когда смирение водрузится в сердце, и тогда бывает безопасно, почему мы и предлагаем вам, дабы вы попеклись предостеречь ее, ежели она будет иметь какие усладительные чувства, чтобы она не полагалась на них и не считала за велико; они скоро ее оставят. В противном случае обольстившись и приняв их не в свое время, скоро лишится; и когда уже будет время - не получит, подобно нерадивому и глупому земледельцу, который, на произрастании увидя цвет, счел бы его за плод и сорвал: то уже никогда плода не получит. Это многие пострадали, идущие путем сим, и сбились с него; вместо смирения, возомнив о себе, стяжали возношение, по слову того же св. Исаака: „Кто не помышляет себе грешна, молитва его несть благоприятна пред Богом“. Напоминайте ей, что любовь Божия противными искушается: восстанут различные страсти, с коими надобно иметь борьбу и кто смиренное имеет мудрование, тому и брань со облегчением бывает; а мнящему о себе нечто, или надеющемуся на свои чувства утешительные, попускается сильнее и брань, дабы, познав свою немощь, смирился. Но для них побеждение бывает несносно и доводит до малодушия; а это и есть знак их гордости. Надобно опасаться прелести, которая есть многообразна: или прельстив мнимою святостью, ослепит душевные очи, или по вспышке радостных и утешительных действий, лишась их, она впадет в многоразличные страсти; а когда умеренно и постоянно вести ее, занимаясь подробнее, то из нее можно выработать что-нибудь хорошее со временем. Прикажите ей читать более деятельные учения св. отцов: св. аввы Дорофея, св. Иоанна Лествичника, св. Симеона Нового Богослова, и чтобы о всех своих словах, делах, мыслях и действиях вам открывала, ибо являемое свет, а неявляемое тьма».
Пройдя этим скорбным путем креста, под руководством опытных старцев, о. Амвросий приобрел истинное смирение, истинную веру, молитву, чистоту сердца и любовь, т. е. совокупность всех евангельских совершенств, благодаря которым он и сделался добрым пастырем, наставником, руководителем, помощником и утешителем для всех еще мятущихся в тине страстей, еще обуреваемых греховными искушениями и вожделениями.
В шестидесятых годах о. Амвросий имел замечательный сон, раскрывший ему неизбежность этого скорбного пути спасения. «Казалось мне, - так передавал впоследствии старец своим духовным детям, о. Клименту и о. Анатолию, - будто нахожусь в своей келлии. Вдруг входит ко мне какой-то человек, по виду лицо начальственное, и со властию повелевает мне следовать за ним. Выхожу из келлии. Представляется бурная, темная ночь. Предо мною как будто волнуется море или большое озеро. У берега лодка, на которой сидят гребцы; но в темноте невозможно отчетливо рассмотреть их. По манию моего вожатого я сел в эту лодку, и она отчалила от берега. Сердитые волны начали перебрасывать ее, как легкое перо. Я был в сильном страхе за свою жизнь. Но вот вдали, через зияющую бездну, среди непроницаемой тьмы, показался мне необыкновенный свет, и я увидел какой-то город такой дивной красоты, что во всю свою жизнь нигде и ничего подобного не видал. К нему приковалось все мое внимание. Море, волны, буря - все было забыто; и я был в каком-то сладостном упоении до тех пор, пока лодка причалила к берегу. Ее толчок бортом о землю вывел меня из забвения.
Вышедши за своим вожатым на берег, я по его указанию вошел в какой-то дом, где находились два незнакомых мне человека. Один, впрочем, приняв от меня благословение, сам назвал себя Всеволодом, князем чешским; а другой казался мне русским князем Борисом Владимировичем; затем я вскоре проснулся».
В этом сновидении старца заключается глубокий и утешительный смысл для каждого ведущего внутреннюю борьбу подвижника, который всегда
Обратимся теперь к рассмотрению тех высоких душевных свойств, которые приобрел о. Амвросий путем пережитых им испытаний.
Смирение было основою всей подвижнической жизни о. Амвросия. Об этой духовной черте он так писал одной своей духовной дочери: «Всегда ты просишь, чтобы Господь даровал тебе смирение. Но ведь оно даром Господом не дается. Господь готов помогать человеку в приобретении смирения, как и во всем добром, но нужно, чтобы и сам человек заботился о себе. Сказано у св. отцов: «Дай кровь и приими дух». Это значит, потрудись до пролития крови, и получишь духовное дарование. А ты дарований духовных ищешь и просишь, а кровь тебе проливать жаль, т. е. все хочется тебе, чтобы тебя никто не трогал, не беспокоил. Да при спокойной жизни как же можно приобрести смирение? Ведь смирение состоит в том, когда человек видит себя худшим всех, не только людей, но и бессловесных животных, и даже самых духов злобы. И вот, когда люди тревожат тебя, а ты видишь, что не терпишь сего и гневаешься на людей, то и поневоле будешь считать себя плохою. Если при этом будешь о плохоте своей и неисправности сожалеть и укорять себя в неисправности, и искренно каяться в этом перед Богом и духовным отцом, то вот ты уже и на пути смирения».
В этих словах о. Амвросий не только учит тому, что такое смирение, но указывает и самый путь к смирению, и притом так определенно, что мы ясно можем видеть, что он личным опытом своим узнал этот путь.
Приведем случай, подтверждающий справедливость вышеприведенных слов старца.
Одна сестра в Шамордине за невольное ослушание подверглась строгому выговору от настоятельницы. Сестра не могла поступить иначе и хотела объяснить причину, но разгневанная настоятельница не хотела ничего слушать и грозила тут же, при всех, поставить ее на поклоны. Больно и обидно было ей, но, видя, что нельзя оправдаться, она, подавив в себе самолюбие, замолчала и только просила прощения. Возвратившись к себе в келлию, сестра эта, к великому своему удивлению, заметила, что несмотря на то, что она потерпела такое незаслуженное обвинение, у нее, вместо стыда и смущения, наоборот, на душе было так светло, отрадно, хорошо, как будто она получила что-нибудь радостное. Вечером того же дня она сообщила обо всем случившемся батюшке о. Амвросию. Старец сказал: «Этот случай - промыслителен; помни его. Господь захотел показать тебе, как сладок плод смирения, чтобы ты, ощутивши его, понуждала себя всегда к смирению, сначала к внешнему, а затем и к внутреннему. Когда человек понуждает себя смиряться, то Господь утешает его внутренно, и это-то и есть та благодать, которую Бог дает смиренным. Самооправдание только кажется облегчающим, а на самом деле приносит в душу мрак и смущение».
Преподавая мудрые советы другим, старец в то же время, по своему смирению, сам искал совета у других, не полагаясь на свой разум и при богатстве рассуждения. По кончине своего старца Макария, не имея, к кому бы обратиться за советом в своей обители, он обращался сначала к своему архипастырю Григорию. А по времени, узнавши от достоверных людей об одном сокровенном, странствующем духовном старце, тотчас постарался с ним сблизиться и уже постоянно писал к нему секретные письма с той целью, чтобы все делать с советом другого, в чем видел выражение воли Божией, боясь поступать по своей воле [58] .
58
Существует предположение, что этим таинственным странником был не кто иной, как один из епископов, отказавшийся от кафедры и избравший подвиг странничества. Не этому ли страннику принадлежат известные «Откровенные рассказы странника о благодатном действии молитвы Иисусовой», рукопись которых, после смерти о. Амвросия, была найдена в его бумагах и составление которых некоторыми приписывается самому о. Амвросию? (См. предисловие к книге «Из рассказов странника о благодатном действии молитвы Иисусовой», изд. Оптиной пустыни, написанное епископом Никоном.) Кстати, приведем здесь очень интересный рассказ духовной дочери старца об одном также загадочном страннике, может быть, имеющем отношение к тому страннику, с которым переписывался старец. Один судебный следователь по важнейшим делам, человек добрый и благочестивый, передавал следующее. Однажды, на Пасхе, он с женою и дочерью сидели вечером на галерее, идущей вдоль их дома, и собирались ужинать. Вдруг раздается со двора приятный, звучный голос. «Дайте милостыньку Христа ради, я три дня не ел». Следователь выглянул в окно галереи (галерея была на втором этаже) и видит странника, не похожего на нищего, одетого в подрясник, перепоясанного кожаным поясом и с ранцем через плечо. Лицо у него было замечательно приятное. Следователь сунул руку в карман, достал оттуда коп. 30 денег, сколько попалось в руку, сунул их горничной и говорит: «Беги, отдай ему». Но тут же опомнился: человек просит есть, а он сует ему деньги. Кинулся он вслед за горничной и говорит ему: «Пойди с нами поужинай, мы только что сели».
– «Нет, - говорит тот, - ужинать я не буду, а дай мне того квасу, который у вас стоит на табуретке». Следователь тотчас же исполнил просьбу странника. Странник перелил квас из бутылки к себе и ушел. Возвращаясь, следователь начал соображать: «Как же он, стоя внизу на дворе или даже около парадной двери, мог видеть, что стоит у нас квас в углу на табуретке? Должно быть, человек тот не простой!» Кинулся он обратно за ним в погоню, но ни на дворе, ни на улице его уже не было, и никто его не видал. Когда духовная дочь рассказала об этом случае старцу, батюшка спрашивает: «А не описывал ли он тебе его наружность? Высокий, белокурый, горбоносый?» Рассказчица была поражена. «Да вы-то, батюшка, как же его знаете?» - «Дурак! Ну, знаю, что ходит такой. Потребует квасу, перельет к себе, да и уйдет».
– «Но почему же никто из других не видал его и куда же он скрылся?» - «Ну, понимаешь, высокой жизни человек, с плотию утонченной», - сказал батюшка. Расспрашивать больше рассказчица не посмела.
Вот еще пример старцева смирения. Однажды рассматривали портрет подвижника Василиска, приложенный к его житию. Кто-то и сказал, что вот-де у него уста уж очень как-то светлы, вероятно, это потому, что он умер с молитвою Иисусовою на устах. «Да, это очень может быть, - сказал батюшка.
– А вот в Глинской пустыни умер один старец, - так у него часа три после смерти рука все перебирала четки. А я вот, грешный, и не знаю, когда только их перебирал, - добавил батюшка со вздохом и печально махнул рукою.
– Я даже и в монастыре-то, пожалуй, всего только один год прожил. Как только взяли к батюшке о. Макарию в келейники, так с тех пор все и живу на базаре».