Прерия
Шрифт:
Старик пожинал награду за жизнь, полную умеренности и деятельности, в спокойной, мирной смерти. Силы его оставались при нем до последнего времени. Упадок наступил быстро и безболезненно. Весной и даже часть лета он охотился вместе с племенем, пока вдруг ноги не отказались служить ему. Потом ослабели и все его способности, Поуни думали, что они скоро и неожиданно потеряют мудреца и советника, которого они научились любить и почитать. Лампада его жизни слабо меркла, но и не потухала. В утро того дня, когда приехал Миддльтон, силы старика как бы воскресли. Но это было только короткое, последнее сношение с миром человека, мысленно уже расставшегося с ним навсегда.
Твердое Сердце повел своих гостей к умирающему. После некоторого молчания, вызванного как чувством печали, так и требованиями приличия, он спросил:
— Слышит ли мой отец слова своего сына?
— Говори, — ответил Траппер голосом, с трудом вылетавшим из груди, но слышным вполне отчетливо, благодаря царившей вокруг тишине. — Я скоро буду там, куда не долетит твой голос.
— Пусть мудрый вождь не беспокоится о своем путешествии, — продолжал Твердое Сердце с горячей заботливостью, заставившей его забыть, что другие ожидают своей очереди, чтобы подойти к его приемному отцу, — сотня волков чистит от терний его путь.
— Поуни, я умираю, как жил, христианином, — сказал Траппер сильным голосом, произведшим на слушателей такое же впечатление, какое вызывает внезапный звук трубы, словно раздающийся в воздухе после того, как звук этот, заглушённый, доносился издали, — каким пришел в жизнь, таким и оставляю ее. Для того, чтобы явиться перед Великим Духом моего народа, не нужно ни лошадей, ни оружия. Он знает мой цвет и будет судить меня по моим делам.
— Отец мой расскажет моим молодым людям, сколько мингов он поразил, расскажет все свои мужественные и справедливые поступки, чтобы они знали, как подражать ему.
— В небесах белого человека не слушают хвастливого языка! — торжественно возразил старик. — Он видел все, сделанное мною. То, что было хорошо, он вспомнит; за неправые мои поступки накажет, хотя и милостиво. Нет, сын мой, бледнолицый не может сам воспевать себе хвалы и надеяться, что бог примет их.
Молодой вождь отступил. Миддльтон взял худую руку Траппера и, с усилием овладев голосом, сообщил ему о своем присутствии. Старик сначала слушал его, как человек, думающий совсем о другом, но когда Миддльтону удалось внушить ему, кто находится перед ним, выражение радости появилось на его истощенном лице.
— Надеюсь, что вы не забыли так скоро людей, которым оказали столько услуг! — закончил Миддльтон. — Мне было бы грустно думать, что я мог так легко исчезнуть из вашей памяти.
— Я мало забыл из того, что видел когда-либо, — ответил Траппер, — я подхожу к концу многих тяжелых дней, но между ними нет ни одного дня, который я хотел бы пропустить. Я помню вас и всю вашу компанию; помню и вашего дедушку. Я рад, что вы вернулись на эти равнины, потому что мне нужен кто-нибудь, с кем я мог бы поговорить по-английски, а торговцам в этих местностях я не особенно доверяю. Сделаете вы одолжение старому умирающему человеку?
— Все, что вы желаете, будет исполнено.
— Далеко посылать такие пустяки, — сказал старик. Он говорил прерывисто, так как силы и дыхание изменяли ему, — путь далекий и тяжелый, но не следует забывать добро и дружбу. Среди гор Отсего есть поселение…
— Я знаю это место, — перебил его Миддльтон, заметив, что старику становится все труднее говорить, — скажите мне, что вы желаете?
— Возьмите это ружье, сумку и рог и отошлите их тому, чье имя выгравировано на дощечках; я давно уже хотел послать ему этот знак моей любви! [28]
28
Читатели романа «Пионеры» помнят о привязанности Кожаного Чулка к его юному другу Оливеру Эдвардсу, или молодому Эффингэму, как называется он в последней главе «Пионеров».
— Но не желаете ли вы еще чего-нибудь?
— У меня мало есть, что завещать. Западни я даю моему сыну-индейцу, потому что он честно и ласково сдержал свое обещание. Пусть он придет ко мне.
Миддльтон уступил свое место вождю.
— Поуни, — сказал старик, изменяя по обыкновению язык в зависимости от того, к кому обращался, а нередко и сообразно высказываемым им мыслям, — у моего народа есть обычаи, чтобы отец оставлял свое благословение сыну, прежде чем закроет глаза навеки. Это благословение я даю тебе; прими его, потому что оно никогда не делает путь справедливого воина к благословенным прериям длиннее или запутаннее. Да взглянет бог белых людей дружеским взором на твои поступки, и да не сотворишь ты никогда проступка, который мог бы омрачить его лицо. Не знаю, встретимся ли мы когда-нибудь. Существует много преданий на счет местонахождения Великих Духов. Не мне, несмотря на всю мою старость и опытность, выставлять мои мнения против мнений какой-нибудь нации. Ты веришь в благословенные прерии, а я верю в слово моих отцов. Если мы оба правы, то наше прощание будет окончательным; но если окажется, что под разными словами скрывается одинаковый смысл, мы еще будем поуни, стоять вместе перед лицом твоего Уеконды, который будет не кто иной, как мой бог. Боюсь, что я не обладал в достаточной мере свойствами людей моего цвета, так как мне несколько тяжело навсегда отказаться от употребления ружья и удовольствий охоты. Но это уже моя ошибка. Да, Гектор, — продолжал он наклонясь немного и ища ушей собаки, приходится нам, наконец, проститься, мой пес; разлука будет долгая. Ты был честной, смелой, верной собакой. Поуни, ты не можешь убить его на моей могиле, потому что христианская собака где умирает, там и остается лежать навеки; но ты можешь быть добр к ней после того, как я уйду, ради ее любви к ее хозяину.
— Слова моего отца в моих ушах, — ответил молодой вождь с торжественным, почтительным жестом согласия.
— Слышишь, пес, что обещал вождь? — спросил Траппер, делая попытку обратить на себя внимание бесчувственного изображения своей собаки. Не получив ответного взгляда, не слыша дружелюбного голоса, старик стал ощупывать рот собаки, попробовал вложить руку между холодными губами. Истина внезапно открылась перед ним, хотя он не заметил обмана во всей его полноте. Он откинулся назад на сидение и опустил голову, как человек, получивший сильный, неожиданный удар. Два молодых индейца воспользовались этим минутным забытьём и унесли чучело.
— Собака умерла! — забормотал Траппер после продолжительной паузы. — Собаке дано свое время, как и человеку, а Гектор хорошо употребил данное ему время! Капитан, — прибавил он, с усилием махнув рукой Миддльтону, — я рад, что вы пришли. Хотя эти индейцы и добры и намерения у них, сообразно свойствам людей их цвета, хорошие, все же они не те люди, которые могли бы опустить голову белого человека в могилу. Я думал также и о собаке, что лежит у моих ног; нет ничего дурного в том, чтобы положить останки такого верного слуги рядом с его любимым хозяином.
— Будет сделано, как вы желаете.
— Я рад, что вы думаете одинаково со мной насчет этого. Чтобы избежать лишнего труда, положите его у меня в ногах или рядом со мной.
— Я беру на себя исполнение вашего желания.
Старик замолчал надолго и, видимо, погрузился в раздумье. По временам он устремлял пристальный взгляд на Миддльтона, как будто желал что-то сказать ему, но какое-то внутреннее чувство удерживало его. Молодой человек заметил его нерешительность и спросил, нет ли у него еще какого-нибудь желания.