Прерванная игра
Шрифт:
– Двадцать веков цивилизации ничего не изменили,сказала она, обращаясь к Ивоуну.
Он согласно кивнул, но поправил:
– Двадцать веков, считая только нашу последнюю цивилизацию. Были ведь и до нее.
Ужин закончили в молчании.
Ивоуну не спалось. Лунный свет пронизывал цветные витражи блеклым сиянием, не способным оживить краски. Можно различить только прозрачные и темные места. Цельной картины не складывалось. Лишь хорошо зная изображение на память, Ивоун мог сказать, что вот то светлое пятно - зарево костра, а черная масса - издыхающий конь и склоненный .над ним
Два тысячелетия новой цивилизации не изменили природу человека: он и сейчас подвержен тем же первобытным страстям. Самое поразительное, что во все времена находились среди людей подвижники, мученики, взявшие на себя всеобщую вину, страдающие за других, добровольно идущие на смерть. Они не перевелись и теперь. Только сейчас они совершают подвиги, ни во что не веря. Ради того лишь, чтобы утвердить самих себя.
Сколт из их числа. Живи он пятью-шестью веками раньше, он стал бы святым. Или еретиком.
Неожиданно Ивоун встрепенулся. Ему почудилась знакомая музыка. Как будто сам собой зазвучал орган. "Короткая месса"-узнал Ивоун. Что за странное наваждение?
"Впрочем, ничего удивительного,- подумал он.- Какая еще музыка должна пригрезиться мне сейчас, если не эта месса?"
Но нет, музыка звучала не в его воображении. Ивоун вспомнил, что несколько минут назад ему слышались чьито отдаленные шаги. Он тогда подумал, что померещилось, Ивоун замер, наслаждаясь музыкой. Это был последний подарок судьбы. После, когда он останется в храме один, ему будет что вспоминать.
Недавние его мысли о мученичестве добровольном, о двух тысячелетиях цивилизации, ничего не изменивших в природе человека, как-то сами собой .слились со звучавшей в соборной пустоте мессой. "Да, ты прав,-говорил орган,- мир бессмыслен. И все же есть в нем что-то, ради чего стоит жить и принимать мучения. Вернее, мир был бы бесрмыслен, если бы не было в нем добровольных мучеников". Именно об этом говорила месса. Удивительно, почему раньше он не понимал ее смысла: невозможно познать радость, не испытав мучений?
Своды собора долго еще отражали замершие звуки.
Ивоуну чудилось, будто они исходят от просвеченных луной витражей: оттенки красок, какие содержались в изображении, перешли в мелодию, стали оттенками звука.
Опять в отдалении со стороны северного придела раздались тихие шаги. Дьела, не заметив Ивоуна, прошла мимо и скрылась в исповедальне.
Устрашающий грохот и лязг за стенами собора начался, едва только забрезжил рассвет.
– Сволочь! Скотина! Этот жирный боров надул нас. "Постараемся сделать все возможное",-передразнил Калий вчерашнего представителя, который вел переговоры по радио.
Опйь все устремились в подвал. Брил включил рацию.
Но было еще слишком рано. Никто не отозвался им. Даже вещательная станция Пираны не начинала работу.
Старый Ахаз приготовил блокнот и карандаш, принялся вести счет сброшенным на старый город автомобилям.
Глава пятая
Автомобили громыхали беспрерывно от темна до темна. Горы железного лома погребли под собой несколько старинных дворцов, знаменитую средневековую башню и развалины древнейших укреплений. Такая же участь вскоре
"Сделаем все возможное". В парламенте шли дебаты: спасать или не спасать Пирану. А компании автокладбищ тем временем заваливали железным хламом старинные дворцы и храмы. Производство атомобилей в стране удвоилось. Как только у владельцев появлялась возможность избавиться от старого автомобиля, они тут же приобретали новый, более скоростной, более комфортабельный, более современный...
Была единственная надежда на туристские компании: музеи и архитектурные памятники старой Пираны приносили доход. Но туристские компании пока не терпели убытков. Напротив, их выручка увеличилась во многo раз: от туристов не стало отбою. Все хотели видеть, как древний город, переживший десятки войн, землетрясений и пожаров, исчезал под отходами цивилизации.
У тех двадцати, что застряли в "Диком скакуне", положение вовсе было критическим - кончалась вода.
Днем над старым городом беспрерывно кружились вертолеты. На них были установлены мощные телекамеры. Публика жаждала видеть агонию своими глазами.
Когда "наверху"-так теперь стали называть остальной мир обитатели собора - узнали, что среди случайных узников находится журналист Силе Сколт, ему тотчас предложили выступить по радио. Сколт отказался.
– Ух, дали бы мне слово. Я бы им такое сказал.
– Ты бы сказал,- поддразнила Плова своего жениха.- Ты и десяти слов не свяжешь.
– А они и не стоят десяти слов. Хватит одного - сволочи..
– Подумаешь, новость. Им про это сто раз говорили.
Все эти дни - замечал Ивоун - отношения между Пловой и ее женихом накалялись. Их мнения ни в чем не сходились. От ревности Калий готов лезть на стену. Однако Щекот не повинен в этом, Плова давно уже перестала флиртовать с ним. У Калия появился неожиданный соперник - старый Ахаз. Девушка любезничала теперь только с ним. Днем он, правда, бывал занят беспрерывно вел счет падающим автомобилям и делал пометки в записной книжке. Хотя он мог бы и не утруждать себя: курс акций сообщали по радио ежедневно. Но он не доверял биржевым сводкам и вел собственную бухгалтерию.
– Опять надули!- возмущался он по вечерам и приставал к Брилу, чтобы тот передал наверх о нечестных махинациях компании автокладбищ, о том, что они присваивают часть барыша, надувают держателей акций. По его собственному расчету, он уже давно миллионер. Несчастному старику сочувствовала одна Плова.
Старая Урия совсем зачахла. Она страдала от ревности и зависти одновременно. Не могла она простить себе, что в свое время не послушалась Ахаза, не приобрела выгодных акций. Намерения Пловы она раскусила. А то, что Ахаз так легко соблазнился на молоденькую, окончательно расстроило ее. Никак она не предполагала, что долголетние узы их брака окажутся столь непрочными. Ежедневные усердные молитвы не приносили ей облегчения.