Прерванная игра
Шрифт:
Инквизиции это было на руку: под шумок легче расправиться с еретиками. Гильда и его сторонников назвали тайными агентами фильсов.
Мы - Эва, Итгол и я - появились среди Суслов в самый драматический момент. Готовилась казнь основоположника нового учения. Если бы она состоялась, Гильду было бы обеспечено бессмертие - ничто не способствует популярности еретиков сильнее, чем преследования.
Гильд допытывался, разделяю ли я его взгляды. Я сказал: разделяю. Не все ли равно было, что я отвечу. Гилъда я считал неудачным творением собственного сна. Этот обросший волосами фанатик гордился своим вольнодумием и верил в правоту сочиненной им гипотезы, как средневековый
Опять загремел засов, заскрипели шарниры каменного люка. Гильд мгновенно уполз в свою одиночку.
– Эй, еретики!
– окликнул нас сверху насмешливый веселый голос.
– Есть хотите?
Я промолчал: решил, что это подвох.
Опустилась веревка. Корзины на ней не было привязано. Стражник сам съехал вниз. В руках у него была плетеная кошелка с продуктами. Он спускался без помощи рук, держась за веревку хвостом.
В кошелке была царская еда; поросячьи окорока, превосходный сыр, вино...
Он отдал нам плетуху, уселся на Корточки и наблюдал, как мы расправляемся с пищей. Мне почудилось, что он смотрит на яства голодными глазами.
– Нашлись благодетели, - насмешливо сказал он.
– Каких бы преступников ни бросили в тюрьму, всегда находятся сочувствующие. Кто-то передал. _ Видно, человек с деньгами... Чтобы подкупить всех, начиная от старшего смотрителя до смирённого охранника, - он склонил свои уши, давая понять, что смиренный охранник он и есть, нужны ой-ей какие деньги!
– Поешьте с нами, - предложил я,
– Не откажусь.
– Он выбрал самый большой окорок, отхватил ломоть сыра с ладонь толщиной и налил вина в кружку, которую запасливо прихватил с собой.
Сусл ел так, что его чавканье наполнило всю камеру. Привлеченные запахом, крысы вовсе обнаглели: сновали между ног, подбирая оброненные крошки и куски. Ночью эти твари, пожалуй, и нас сожрут.
Едва ли тюремщик мог знать, что нас ожидает, долго ли думают держать в заточении, но я все же попытался выведать у него хоть что-нибудь.
Хорошим воспитанием наш сторож не мог похвастаться.
Ел вместе с нами, к тому же нашу пищу, а сказать норовил одни гадости:
– Вас казнят на рассвете. Всех троих вздернут на одной перекладине: не бог знает какие персоны, чтобы каждому виселицу строить.
Он испытывал подлинное наслаждение, сообщая эту весть. Внимательно перекидывал взгляд с моего лица на лица Итгола и Эвы. Тюремщик явно остался недоволен нами: известие о скорой казни никого не повергло в ужас.
– Вначале каждому на шею накинут петлю-веревка холодная, сырая... Б-рр!
– Он, должно быть, решил помучить нас подробностями, чтобы все-таки насладиться нашим страхом.
– А когда скамейку вышибут из-под ног задрыгаетесь, будете стараться хвостом развязывать петлю. Нет ничего забавнее, как смотреть на эти напрасные попытки. Я люблю занять местечко поближе, чтобы не пропустить ничего.
"Да. И не повезло же тебе на этот раз, - подумал я. Никто из нас не будет пытаться развязать петлю хвостом".
Он заметил мою ухмылку и вовсе озадачился. Долго молчал.
– Дурак же я,-он хвостом легонько хлестнул себя по ушам, видимо, жест означал то же самое, что для нас хлопнуть себя рукой по лбу.
– Да вы просто оцепенели от страха, боитесь пошевелиться, чтобы не перепачкать штаны.
Эта мысль удовлетворила его - он стал посматривать на нас с явным расположением.
Скоро он разговорился, стал сетовать на скудное жалование - денег не хватало прокормить семью. Приходилось заниматься домашним хозяйством, держать свиней, кур, садить огород... На все нужно время. То ли дело прежде, когда был помоложе, не был обременен семьей и зарабатывал больше служил в особой канцелярии хвостом.
– Хвостом?
– переспросил я, проникаясь сочувствием к этому бедолаге, наплодившему семью, которую нечем прокормить.
– Хвостом, - с гордостью повторил он.
– Официально "соглядатай по особым делам". "Мы же сами между собой именовали себя хвостами. Не каждый способен служить хвостом. Прежде чем попасть в специальную школу, сколько нужно выдержать испытаний... Приятные воспоминания одухотворили его. Он с величайшим удовольствием вспоминал про свою прошлую службу.
Наш тюремщик в прошлом служил при сыскной канцелярии. Слежку устанавливали за опасными преступниками, точнее за теми, в ком подозревали возможных преступников. Чаще всего ими оказывались люди весьма уважаемые.
Шпикам требовалось выслеживать, где бывают, когда, с кем встречаются, о чем беседуют, что замышляют... Не всякий способен часами и сутками держать след. Нужно уметь все замечать, не упускать из внимания ни одной мелочи. Составлять подробный отчет. Хвост должен постоянно быть готовым к любым неожиданностям. Почему-то в народе хвосты не пользовались уважением. А те, за кем приходилось вести слежку, так в вовсе считали долгом презирать несчастных шпиков. А если разобраться, не их ли стараниями удерживается образцовый порядок? Да только кто это оценит?! Особенно неприятен нашему тюремщику был один человек. Целый год пришлось вести слежку за окаянным. Чертов книжник давно был предан анафеме, но никак не удавалось сцапать его на деле. Хитрющий был-не зря, видно, в ученом сословии значился. Шпик изучил привычки своего подопечного, начал даже симпатизировать ему. Тот, в свою очередь, свыкся, что за ним постоянно волочится хвост. Могли бы даже сблизиться и подружиться на этой почве. Так куда там, нос воротит,
– Однажды у книжника собрались гости - тоже всякий ученый сброд,-будто бы на пирушку. Я, конечно, к двери прилип. Да без толку-ни слова не разобрать. Хоть ревом реви. Назавтра отчитываться нужно. С досады дрeмать начал. Клюнул носом раз, другой - и в дверь лбом.
А хозяин, с кем-то из гостей в прихожей беседу вел. Курили. Книжник в руках пепельницу держал, чтобы гостю было куда пепел стряхивать. Услышал, как я стукнулся, открыл дверь. Посмотрел на меня этак свысока, будто бы на козявку. "А-а, это вы". И вытряхнул все свои заплеванные окурки в лицо мне. И дверь захлопнул перед носом. А ведь, можно сказать, культурный человек!"
– Тяжелая служба, - посочувствовал я.
– Недолго он увиливал - скоро влопался голубчик. Вздернули миленького.
– Поднимайтесь! Живо! Живо!
В люк спустили шаткую лесенку.
– На допрос, - шепотом оповестил нас давешний гость. После своей исповеди он проникся к нам симпатией.-Будут пытать,-не удержался он от соблазна доставить нам удовольствие.
Стиснутые наручниками запястья одеревенели. Боль, правда, немного притупилась, не была острой.
Нас вели полутемным коридором, всего два факела освещали его. Каменный свод нависал над головою - невольно хотелось пригнуться, хотя можно было идти в рост.