Прерванная история русов. Соединяем разделенные эпохи
Шрифт:
Откровенным прагматизмом была отмечена первая публикация Петрея или его записки очевидца событий Смутного времени – «Een wiss och sanf"ardigh ber"attelse om nagra f"orandringar som j thesse framledne ahr vthi Storfurstend"omet Muskow skedde "are»,1608 год, охарактеризованные в современной шведской публикации этого источника (под ред. Маргареты Аттиус Сольман) как политический памфлет.
Историк дает совершенно определенную характеристику этому произведению Петрея, написанному по его возвращении из Выборга и Нарвы, где он находился, ожидая возможности проехать дальше, в Москву:
«Работа Петра Петрея ставила своей целью показать, что волнения в землях на востоке, спровоцированные Сигизмундом, могут иметь злосчастные последствия для Швеции, если она ничего не предпримет. Иными словами говоря, его маленькая книжечка подготавливала почву для шведского вооруженного
Страница из немецкого издания книги Петра Петрея
Печать Иоанна Магнуса
Из этого видно, что Петрей не удовольствовался только своими дипломатическими успехами, но подобно трудолюбивой пчеле не упускал случая извлекать сок из самых скромных своих творений. Это хорошо иллюстрируется упомянутым опусом Петрея о древних гото-шведских королях «Краткой и благодетельной хроникой обо всех свеярикских и гётских конунгах», опубликованным в 1611 г., в котором прилежно копировалась мифологизированная шведская история в её наиболее официозном варианте, восходящем к классику шведского готицизма и автору фантастической истории Швеции как прародины шведо-готов Иоанну Магнусу, и который носил также сугубо пропагандистский характер. В нем он постарался обрисовать, в духе готицизма, подвиги древних шведских конунгов и утверждал, что они завоевали полмира, достигнув пределов Азии, и собирали дань со всех земель к востоку и югу от Балтийского моря. Затрагивались и отношения с русскими, но ни слова не говорилось о шведском происхождении русских князей. Более того, в 1614 г., когда уже начала выходить из печати шведская версия «Истории о великом княжестве Московском», было опубликовано второе издание указанной хроники о гото-шведских королях, где тем же Петреем указано, что он «не нашёл в русских хрониках каких-либо сведений о завоеваниях шведских конунгов, но это и понятно, поскольку хроники начинают рассказ с прихода Рюрика, Синеуса и Трувора из Пруссии».
В этой «хронике» особенно отчетливо обнаруживалось, что Петрей как историописатель сформировался под монопольным влиянием готицизма, к его времени уже более ста лет насаждавшего в шведском обществе мысль об особой миссии предков шведов в истории большинства европейских народов, не обинуясь при этом включать в шведскую историю и чужой исторический материал.
Следует подчеркнуть, что в начале XVII в. мгла исторического мифотворчества в шведской историографии продолжала сгущаться и из её глубин рождались всё новые «древнешведские» предки. В период 1610–1613 гг., как раз перед написанием Петреем «Истории о великом княжестве Московском», шведский языковед и влиятельный сановник Юхан Буре сделал новое чудесное «открытие» о том, что античные мифы о гипербореях также скрывали главы древнешведской истории и что гипербореи из античных источников – прямые предки шведов, следовательно, мифы о гипербореях – это забытый источник по древнешведской истории. Из этого «открытия» следовал вывод о том, что древнегреческая цивилизация черпала мудрость из древнешведского источника. Подсоединение «гипербореады» к шведской истории открывало уже совершенно безбрежный простор для любых фантазий на исторические темы. Многие шведские литераторы подхватили идеи Буре и стали развивать их в многочисленных «лингвистических», «филологических» и «исторических» сочинениях.
На волне подобных исторических откровений да ещё в условиях захватнических военных действий шведской короны в Новгородской земле появление верноподданнической мысли Петрея о том, что и варяги из древнерусских летописей должны были быть выходцами из Швеции, было совершенно естественным. А почему бы и нет? Если уж гипербореи – из Швеции, то кто мешает вывести из Швеции и варягов?
Прекрасным подтверждением того, что подобная мысль уже носилась в воздухе и осваивала мозги влиятельных шведских деятелей, является то, что именно в это же время в шведских официальных документах была сфальсифицирована речь архимандрита Киприана, произнесённая на встрече в Выборге в августе 1613 г., в которой он, в подтверждение древности и самобытности института княжеской власти в Новгороде, назвал князя родом «из Римской империи Родорикуса». В шведском же официальном отчёте о переговорах записали, что Киприан говорил о князе из Швеции по имени Рюрик. Эта сфальсифицированная фраза была позднее внесена шведским историком Ю. Видекинди (1672) в его сочинение «История десятилетней шведско-московитской войны» о событиях Смутного времени, что придало фальшивке о Рюрике из Швеции видимость документальной достоверности.
Эскиз карты Северной Европы, сделанный Ю. Буре после прочтения им сочинения И. Горопиуса «Origines Antwerpianae» о гипербореях. Наверху рукой Буре сделана приписка: «Om de icke "are galne, kunne de ju see att Hyperborei "are in Scandia» – «Надо быть безумцем, чтобы не понять, что Гиперборея – в Скандии». Таинственные Рифейские горы помещены Буре на севере Скандинавского хребта, а название Hyperborei / Гиперборея начертано на месте столь любимой норманистами Средней Швеции, в историческом центре расселения свеев. Из этой вымышленной Гипербореи лёгким пунктиром, напоминающим засохших червячков, Буре наметил воображаемый им легендарный путь гипербореев-свеев через всю Восточную Европу к устью Танаиса и далее в Чёрное море. Рисунок был опубликован Ю. Нордстрёмом (Nordstr"om J. De yverbornes "o. Stockholm, 1934. S. 116). Этим путём, намеченным Буре, бредут вот уже скоро 300 лет ни то полчища, ни то колонисты из Средней Швеции, гребут по незнакомым им восточноевропейским рекам, закладывая основы древнерусской государственности, ставя города, создавая институты верховной власти. И все эти деяния так же реальны, как шведская Гиперборея Буре в Средней Швеции. (См. об этом: Грот Л.П. Путь норманизма от фантазии к утопии // Варяго-русский вопрос в историографии. Серия: Изгнание норманнов из русской истории. Вып. 2. М., 2010. С. 103–202.)
Таким образом, общая обстановка, которая вдохновила Петрея предъявить шведскому обществу и просвещенному миру новых геройских предков шведов – древнерусских варягов, ясна. А решающим толчком послужило новое увлечение шведских историков гиперборейскими мифами, подкрепившее фантазии о путешествиях свеев (теперь – под именем гипербореев) по рекам Восточной Европы до Черного моря и обратно. Это да еще не похороненные планы с обсуждением кандидатуры принца Карла Филиппа в русские правители (пусть не на московский престол, а может, хоть на новгородский), явно возбудили рвение ловкого дипломата Петрея почти на ходу вставить в свою «Историю» фрагмент о шведском происхождении летописных варягов – основоположников великой правящей династии Русского государства, не успев согласовать этот фрагмент со своими прежними публикациями.
Великий Новгород на средневековой гравюре
Тем более что вторую книгу этого труда, которая, по мнению Таркиайнена, была написана прежде других, Петрей прямо-таки и посвятил Карлу Филиппу. Яснее ясного говорит о службистской подоплёке его исторических изысканий. Дескать, а вдруг карта ляжет, как хочется, и Карл Филипп станет каким-нибудь образом правителем в русских землях, а тут уже и верный слуга Петрей со своим политически корректным трудом: прибег, доложил, а там как начальству будет угодно. Его чуткость ко всем поворотам мысли властителей дум шведского общества подсказала ему нужный ход при написании «Истории о великом княжестве Московском».
Итак, в 1614–1615 гг. П. Петрей публикует на шведском языке свой труд «История о великом княжестве Московском» (Regni muschovitici sciographia), где в рассказе о первых русских правителях он вдруг заявляет о том, что варяги русских летописей должны были быть не кем иным, как выходцами из Швеции: «Оттого кажется ближе к правде, что варяги вышли из Швеции» (в издании 1620 г. на немецком языке заявление было сформулировано в диспозитивной форме: «Aus dem K"onigreich Schweden, oder dero incorporirten L"andern, Finland und Lieffland»). Такая чисто дипломатическая осторожность Петрея вполне объяснима, если принять во внимание распространенность в его времена влиятельной немецкоязычной историографической традиции, выводившей варягов из северогерманской Вагрии.
Однако политика политикой, карьера – карьерой: все мы люди, кому же не хочется выдвинуться. Но, может, у Петрея в 1612–1613 гг. действительно отыскалось что-нибудь такое, что позволило ему написать о варягах из Швеции? Нечто подобное дают понять некоторые современные авторы. Л.С. Клейн, например, согласился с тем, что «да, вероятно, Петрей в немалой степени был ангажирован шведской политикой. Да, возможно, именно это стоит у начала признания варягов и Руси норманнами. Но нас это не очень волнует. Нас волнует совсем другое: подтверждается это отождествление или нет». Волнение вполне объяснимое, поскольку Петрей данное тождество подтвердить никак не смог бы, ибо за его рассуждениями о летописных варягах не было ни грамма науки. Петрей действовал в духе своего времени, ловко используя вековую традицию историографического фантазирования в сугубо прикладных целях, для поддержания личной карьеры, но, повторяю, никаких научных открытий им произведено не было.