Преследуя восход
Шрифт:
— Эй, а ты можешь из нее выжать больше?
— Пятьдесят пять тебя устроит?
Как только я стал разгоняться дальше, Джип подпрыгнул на сиденье и заорал:
— Давай!! Быстрее! Чего ты медлишь!
— Вон та развязка, о которой ты говорил, и потом в этом городе существует такая вещь, как ограничение скорости. И светофоры! — Хотя если посмотреть, во что я вляпался, остановившись на одном таком светофоре… — Так куда нам отсюда, штурман?
Джип, обиженно плюхнувшийся было на сиденье, быстро выпрямился и, как возбужденный ребенок, глазел на яркие огни и ослепительные витрины Харбор Уок. Он признался, что давненько тут не бывал. Мне бы следовало поинтересоваться о конкретном значении этого «давненько», но, как ни странно, мне не пришло в голову спросить его об этом — тогда не пришло. К счастью, похоже, расположение зданий и улиц здесь почти не менялось. Джип выбрал какой-то поворот совершенно неправдоподобного вида и стал давать вполне четкие указания, как ехать по кружившим боковым улицам. Съехав с главной дороги, я на полной скорости проехал один-два поворота, просто чтобы порадовать Джипа.
Наконец, скрипя шинами, мы свернули на более широкую улицу — бульвар, где стояли массивные дома с фронтонами, украшенными полуколоннами. Деловых зданий здесь не было; должно быть, некогда это был район особняков крупных торговцев: отсюда было рукой подать до причалов и контор. В те времена дома наверняка выглядели по-настоящему внушительно, с высокими окнами и резными дверными перемычками, возвышавшимися над широкими ступенями и отделанными прекрасно отесанным песчаником. Теперь же ступени износились, перемычки потрескались, раскрошились и были усеяны птичьим пометом, окна — по большей части заколочены или слепы. Почерневший камень был залеплен рваными афишами и украшен надписями мелом и краской. Горели всего два-три уличных фонаря, но все вокруг было так безжизненно, что, похоже, и они были здесь не особенно нужны. Я затормозил у раскрошившегося поребрика, и Джип выскочил из кабины чуть ли не раньше, чем я успел поставить машину на ручник. Что-то звякнуло о дверцу.
— Пошли!
Я заморгал. Каким-то образом я прежде не заметил это «что-то».
— Джип… Этот… э-э-э… палаш… Ты не хочешь оставить его в машине?
Джип коротко рассмеялся:
— Здесь-то? Ни за что! Мешочники, воскресшие — никогда не знаешь, на кого тут нарвешься. Только не волнуйся! Никто его и не заметит. Люди ведь по большей части видят только то, что хотят увидеть, а если что-то и не сходится с ожидаемым, они просто не обращают на него внимания. — Зубы Джипа сверкнули в темноте. — А ты сам-то сколько уже странного видел здесь краем глаза, а? Пошли!
Я поспешно закрыл машину и двинулся вслед за Джипом. Угнаться за ним было делом нелегким, но я не очень-то хотел остаться один в этом мраке. Я недоумевал, что это за мешочники, но спрашивать у меня просто не хватало дыхания, а когда машина исчезла из виду, я решил, что не так уж и горю желанием узнать об этом.
Джип направился не к какому-нибудь подъезду, но свернул в узкий и неприветливый разрыв где-то в середине бульвара — в переулок, где когда-то, скорее всего, находились конюшни и каретные сараи, а теперь лишь темнели полуразвалившиеся остовы построек. Когда переулок резко повернул вправо, у меня возникло ощущение, что воздух стал теплее. Впереди горели огни, и, когда мы приблизились, я увидел, что это старинные уличные фонари, укрепленные на стенах и освещающие длинный ряд маленьких магазинчиков. Свет был теплым и желтым; когда мы проходили мимо первого фонаря, я услышал шипение и поднял голову: это был настоящий газовый фонарь. Под фонарем на табличке времен королевы Виктории, сильно растрескавшейся и облупившейся, было написано: «Дорога Данборо».
Сами магазинчики выглядели весьма причудливо и странновато: в некоторых оконных переплетах красовалось бутылочное стекло, другие проемы закрывали раскрашенные деревянные щиты. Многие окна вторых этажей были освещены; в неподвижном воздухе витали странные запахи, раздавался негромкий гул голосов, иногда глухие удары рок-музыки, но всегда — как-то приглушенно. Возле одного магазинчика стоял вполне современный газетный киоск, расколотый сбоку, на соседнем красовалась настоящая викторианская вывеска, сообщавшая, что здесь «Торговля продовольствием для благородных семейств», а на подоконнике виднелась куча выцветших консервных жестянок. Другой магазинчик был доверху заставлен старой мебелью. Что касается прочих, догадаться об их назначении было труднее; на них не было, как на других, вывесок или написанных от руки карточек, гласивших: «Их Светлость державный Иосиф!» или «Универмаг могущественного Гуизваба», перемежавшихся рекламой женьшеня, восстановителя для волос, гаданий на картах таро, чая Гун Юм и живительных средств для мужчин. Одна огромная сияющая оранжевым вывеска вопрошала: «А у тебя есть права?», словно пытаясь убедить меня в том, что мне чего-то недостает.
К моей радости, Джип свернул не в эту дверь, а к магазинчику рядом с мебельным, выглядевшему вполне прилично. Оконные рамы и дверь его были хорошо отлакированы, бронзовые украшения сверкали, а в витринах аккуратными рядами располагалось все, что угодно, начиная с книг в нарядных обложках и кончая пучками перьев, палочек для курения благовоний и предметами весьма экзотических народных промыслов. Что мне действительно бросилось там в глаза, так это картина: исполненная наивного воображения, раскрашенная ярко, как попугай, и какая-то по-детски прямолинейная. Эффект она, однако, производила какой угодно, но только не детский. На меня смотрел чернокожий мужчина в фантастического покроя белой военной форме с ярко-алым кушаком, золотыми пуговицами и в тропическом шлеме, украшенном плюмажем. Он прямо и гордо сидел в седле на крылатом коне, поднявшемся на дыбы на фоне зигзагов молний, пронзавших штормовое небо. В руке у него была кривая сабля, а вокруг головы — сияющий нимб в виде золотого листа. Ну прямо икона, только вот стиль был скорее африканский, может быть, эфиопский. Внизу на аккуратной медной табличке я прочел: «Saint-Jaques Majeur» [7] . Но это изображение не связывалось у меня ни с одним из святых, о каких я когда-либо слышал. Особенно смутил меня дождь из алых капелек, стекавших с острия сабли. Я обернулся, чтобы спросить у Джипа, но тот нетерпеливо проскочил мимо меня. Когда он распахнул дверь, нежно прозвенел колокольчик.
7
Апостол Иаков (фр.). Букв.: «Большой святой Жак».
Из-под прилавка, находившегося у самой двери, вылетел — так, словно его вытолкнули оттуда, — темнокожий мужчина средних лет или даже постарше, с элегантными седыми бачками. На нем поверх коричневого вельветового пиджака был надет аккуратный зеленый бязевый передник, как у дворецкого, чистящего господское серебро.
— Страшно сожалею, джентльмены, — начал он звучным голосом, — однако сегодня наш магазин закрыт… — Тут он увидел Джипа и просиял: — Но, конечно же, не для вас, капитан! Чем обязан?..
И задохнулся, ибо Джип рывком протянул руку через прилавок, схватил мужчину за пиджак и привлек к себе с такой силой, что у бедняги ноги оторвались от пола. Джип смотрел на него сверкающими сузившимися глазами, приблизив лицо вплотную к его лицу.
— Партия корня, Фредерик! Та, что сейчас собирает пыль у меня на складе! Это ведь твой товар, верно? Так почему ты до сих пор не приехал забрать его, а?
Глаза мужчины расширились, он захлопал руками и беспомощно и удивленно закаркал. Мне стало стыдно, и я схватил Джипа за запястье. Ощущение было такое, словно я ухватил стальной трос.
— Отпусти его, Джип! Он не сможет тебе ответить, если задохнется!
Джип ничего не сказал, однако отпустил мужчину, и тот чуть не свалился на прилавок.
— Но, капитан, — выдохнул он, — я не имею ни малейшего… я, право, не понимаю… если я что-то нарушил, я… я ведь уже не так молод, вы понимаете, мне уже не так легко договориться о таких вещах, как… я полагаю, что не… — Даже задыхаясь, он старался подбирать выражения поизысканней.
— Значит, вы не могли приехать сами? — подсказал я. Он глубоко вобрал воздух в легкие и пригладил растрепанные бачки.
— Да, сэр, право же, так! Более мелкие грузы я могу поместить в своей машине, но корни — это крупный груз, а фургон я больше не держу.
Джип задумчиво постучал по покрытому мрамором прилавку и оглядел магазинчик:
— Ах вот как? Так зачем же заказываешь так много? Значит, ты собираешься оставить его у нас и забирать по тюку, по мере надобности?
Фредерик позволил себе изобразить жалобную ухмылку:
— При таких ставках на тонно-место, сэр? Едва ли. Нет, у меня имеется исключительно любезный сосед, у которого есть подходящий фургон. И он обещал мне подъехать и забрать эти корни, когда у него выдастся свободный часок. Однако до сих пор ему не удалось выкроить время. А естественно, в таких делах не хочется оказывать давление…