Преступление без наказания: Документальные повести
Шрифт:
Будучи человеком в высшей степени хитрым, изворотливым, не брезгающим никакими средствами и приемами для достижения своих целей, Л. Н. Гумилев очень ловко использовал момент защиты Р. Э. Рыгдылоном (весной 1946) кандидатской диссертации, пригласив его устроить небольшой ужин и чаепитие на квартире своей матери А. Ахматовой. Были приглашены и присутствовали академик В. В. Струве и академик С. А. Козин. При этом внимание обоих академиков было обращено главным образом на хозяйку, А. Ахматову, которая читала свои произведения, и на Л. Н. Гумилева, которого академик В. В. Струве превозносил до крайней степени.
Необходимо разъяснить доверчивым товарищам «научную» и всякую иную сущность Л. Н. Гумилева. Единственным выходом является отчисление Л. Н. Гумилева из аспирантуры.
Сам Лев Гумилев определил путь на свою «третью Голгофу» кратко:
— Ученые сажали ученых!
Нормальную характеристику для защиты диссертации Лев получил… в сумасшедшем доме, библиотекарем которого он устроился. И пошел с этой бумажкой в альма матер, к ректору университета профессору Вознесенскому.
— Итак, отец — Николай Гумилев, мать — Анна Ахматова. Ясно! — быстро сообразил тот. — Работу я вам предложить не могу. А вот диссертацию — прошу, защищайтесь! В час добрый!
Защита тоже проходила драматично. Оппонент Гумилева, «заслуженный деятель киргизской науки» Бернштам обвинил его в незнании марксизма и восточных языков. Возражая, Лев заговорил по-персидски — Бернштам не ответил. Лев перешел на тюркский — снова молчание.
— Так кто же из нас лучше знает восточные языки? — спросил Лев.
Результат голосования: пятнадцать из шестнадцати — «за»!
Он еще успел получить желанную работу — место старшего научного сотрудника Музея этнографии народов СССР. Дела пошли в гору. И тут все оборвалось — арест.
На сей раз Льву был оказан «почетный» прием, он был тут же переправлен в столицу, в Лефортовскую тюрьму, в распоряжение следственной части по особо важным делам. В постановлении на арест, составленном задним числом только 14 ноября 49-го и утвержденном министром ГБ Абакумовым, сын Ахматовой изобличался в том, что, «будучи врагом Советской власти, в течение длительного времени проводил подрывную работу». Другими словами, просто продлевался прежний срок — кроме старых обвинений, по существу, ничего предъявлено не было.
Как вспоминал Лев Николаевич, следователь, майор Бурдин, насмешливо спрашивал:
— Ну, Гумилев, на что ты надеешься? В какой вине ты хотел бы сам признаться? — предполагалось, что с такой фамилией человек в Советском Союзе обречен.
Впрочем, теперь сыну приходилось отвечать не только за отца, но и за мать. Не было ни одного допроса, на котором о ней не заходила бы речь. А когда подследственный не хотел подписывать сфабрикованный протокол, Бурдин предупреждал:
— Будем бить или сна лишим…
И били, «били мало, но памятно», по словам Гумилева. И если в 38-м его били головой о стенку в ленинградских Крестах: «Так ты любишь своего отца, гад!» — то теперь о стенку
Десятилетиями эти взрослые, крепкие мужики жили в кровавом бреду, посвятили ему жизнь. Верховный кремлевский параноик заражал всю страну — душевной болезнью страха и насилия. Потому и протоколы допросов скорее похожи на сцены для театра абсурда, чем на юридические документы. Типичный диалог из такой абсурдистской пьесы. Допрос Льва Гумилева. Лефортово, 23 декабря 1949-го. Кабинет майора Бурдина.
Вопрос. Предъявляем вам письма, изъятые у вас при обыске. Узнаете их?
Ответ. Да, это мои письма, адресованные матери…
Вот почему Ахматова уничтожала свой архив!
В. Они характеризуют вас как человека религиозного. Вы верующий?
О.Я глубоко религиозный.
В.Что это значит?
О. Верю в существование Бога, души и загробной жизни. Как человек религиозный, я посещал церковь, где молился.
В.Вы занимались и религиозной пропагандой?
О. Не отрицаю, что беседы религиозного характера со своими близкими и знакомыми я вел. Имел место и такой факт, когда в 1948 г. я по собственному желанию, в силу своих религиозных убеждений исполнял роль крестного отца при крещении одной своей знакомой — помощника библиотекаря Ленинградской библиотеки имени Салтыкова-Щедрина Гордон Марьяны Львовны. С этой самой Гордон, при моем содействии перекрещенной из иудейской веры в православную, я потом посещал церковь.
В. Какой же вы советский ученый, вы — мракобес.
О. В известной мере это так. Должен сказать, что на формирование моей идеологии повлияла семейная традиция.
В. А именно?
О. Моя мать, Ахматова Анна Андреевна, тоже человек религиозный.
В. Это та самая поэтесса Ахматова, антипатриотическое творчество которой в 1946 году было осуждено советской общественностью?
О. Да, это моя мать.
В. Кто она по социальному происхождению?
О. Ахматова, урожденная Горенко, родители которой дворяне, все время проживали где-то на Украине.