Преступление без наказания: Документальные повести
Шрифт:
Как тогда, когда Ахматову из него исключили, так и теперь, когда восстановили, стихи ее никто не собирался печатать. И пасли по-прежнему: на лавочке во дворе продолжали дежурить «надзиратели», а у ворот слонялись «конвоиры», топтуны — мордатые парни и девки, кровь с молоком.
Комендант Арктического института настойчиво выживал жильцов из флигеля, предлагал варианты обмена, один другого хуже. Когда Ирина Пунина, возражая, ссылалась на Ахматову, говорил:
— Вы старушку бросьте, а сами уезжайте.
Или:
— Вы уезжайте, а старушка без вас долго не проживет…
Великое переселение все-таки произошло через год — Ахматова, вместе с пунинской дочерью
Умер Сталин, расстреляли лубянского главаря Берию. Страна училась жить без усатого Хозяина. Только тогда Ахматова твердо поверила, что снова увидит сына. И решила действовать. Как раз представился удобный случай: почитатель ее стихов, известный архитектор Руднев, автор нового здания университета на Ленинских горах, был на короткой ноге с председателем Верховного Совета Ворошиловым и предложил передать ему прошение от Ахматовой и присоединить к нему еще и свое.
Глубокоуважаемый Климент Ефремович!
Умоляю Вас спасти моего единственного сына, который находится в исправительно-трудовом лагере (Омск, п/я 125) и стал там инвалидом…—
так начинает свое письмо Ахматова и, после краткого изложения фактов тюремно-лагерной биографии Левы, пишет:
О том, какую ценность для советской исторической науки представляет его научная деятельность, можно справиться у его учителей — директора Государственного Эрмитажа М. И. Артамонова и профессора Н. В. Кюнера.
Сыну моему теперь 41 год, и он мог бы еще потрудиться на благо своей Родины, занимаясь любимым делом.
Дорогой Климент Ефремович! Помогите нам! До самого последнего времени я, несмотря на свое горе, была еще в состоянии работать — я перевела для юбилейного издания сочинений Виктора Гюго драму «Марьон Делорм» и две поэмы великого китайского поэта Цю-й-юаня. Но чувствую, что силы меня покидают: мне больше 60-ти лет, я перенесла тяжелый инфаркт, отчаяние меня разрушает. Единственное, что могло бы поддержать мои силы, — это возвращение моего сына, страдающего, я уверена в этом, без вины.
8 февраля 1954
Анна Ахматова
Письмо A. A. Ахматовой к К. Е. Ворошилову в защиту сына, Л. H. Гумилева 8 февраля 1954 г.
«Руденко P. A. Прошу рассмотреть и помочь», — написал на прошении Ахматовой Клим Ворошилов и отправил его Генеральному прокурору. Но это уже не голос громовержца, который в 1935-м решил судьбу Льва в одну минуту. Пошла писать губерния! Прокуратура направляет жалобу в 1-й спецотдел МВД: «Проверку жалобы прошу ускорить, так как она находится на контроле у тов. Ворошилова К. Е.»
А там не спешат. На дворе уже март. 1-й спецотдел МВД перекидывает заявление Ахматовой, вместе с архивно-следственным делом Льва, в следственную часть по особо важным делам. Там поручают капитану Соколову: «Уточните первое дело и материалы 1935 г.» Почуяли, где собака зарыта!
Одновременно решили проверить, что там, во глубине сибирских руд, творится с этим
56
Промот — недостача выданных заключенному предметов одежды.
И капитан Соколов 19 апреля выносит заключение: жалобу Ахматовой оставить без удовлетворения. Получается, это он, а не Генпрокурор и не Ворошилов, глава государства, решает судьбу сына Ахматовой, а может быть, тот безымянный стукач, который донес на него в лагере. Но если взглянуть шире, вся страна еще не была готова к тому, чтобы реабилитировать Гумилевых, сына и отца, не готова к правде и справедливости.
Май — прокуратура выносит предложение «оставить без удовлетворения» — на рассмотрение Центральной комиссии по пересмотру дел на лиц, осужденных за контрреволюционные преступления. Июнь — Центральная комиссия решает: Ахматовой в ходатайстве отказать. Июль — Генпрокурор отвечает Ворошилову: отказать. Почти полгода ждала инадеялась Ахматова, чтобы получить в конце концов коротенькую отписку:
Гр-ке Ахматовой Анне Андреевне
6 июля 1954
Сообщаю, что Ваша жалоба вместе с материалами дела по обвинению Вашего сына рассматривались Прокуратурой СССР, МВД СССР и Комитетом Государственной безопасности при Совете Министров СССР и было принято решение, что осужден Гумилев Л. Н. был правильно, в связи с чем Ваша жалоба оставлена без удовлетворения.
Ст. пом. главного военного прокурора полковник юстиции Ренев
Освобождение пришло только через два года, после постановления XX съезда партии о культе личности, и тут не как у всех — в последнюю очередь, когда уже почти все соузники были на свободе. Зато реабилитация сразу двойная: сначала в Омске — решением комиссии Президиума Верховного Совета, и тут же вслед за этим — Военной коллегией Верховного суда. Помогли — новое заявление Ахматовой и ходатайства за талантливого коллегу крупных советских ученых — Струве, Конрада, Окладникова, Артамонова. Но главное — политическая погода, потепление в жизни страны.
На последнем допросе в Омске он уже не скрывал ничего, рассказал об избиениях и пытках и назвал имена своих мучителей — следователей. Протокол этого допроса — последний следственный документ и, пожалуй, единственный целиком правдивый — во всех трех делах, повествующих о трех его Голгофах.
Эти бедные протоколы, рядом с роскошью стихов Ахматовой и блестящих научных трактатов Льва — какая им цена? Но и Лев, как профессионал-историк, и Ахматова, знавшая историю по первоисточникам — свидетельство тому хотя бы ее пушкинские штудии, — знали, какие драгоценности могут таиться среди архивного хлама. «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда, как желтый одуванчик у забора, как лопухи и лебеда!..»