Преступление в Орсивале
Шрифт:
— Но я же буду богач! — радостно воскликнул он.
— Ну, не богач, но, во всяком случае, не нищий. А сейчас, как мне кажется, у тебя имеется возможность восстановить утраченное положение.
— Возможность? Господи, какая?
Соврези ответил не сразу. Он пытался поймать взгляд друга, чтобы увидеть, какое впечатление произведут его слова.
— Тебе надо жениться.
— Жениться? Это совет из тех, какие легко давать, но трудно исполнить.
— Извини, но ты должен бы знать, что я никогда не бросаю слов на ветер. Что бы ты сказал о девушке из хорошей семьи, юной, прелестной, получившей прекрасное воспитание,
— Друг мой! Я скажу, что обожаю ее. И ты знаком с этим ангелом?
— Ты тоже знаком. Этот ангел — мадемуазель Лоранс Куртуа.
Едва прозвучало имя, лицо Эктора помрачнело, он безнадежно махнул рукой.
— Нет, господин Куртуа, этот бывший негоциант, суxoй, как цифра, наживший деньги своим трудом, ни за что не отдаст дочь безумцу, промотавшему состояние.
— Ты поистине человек, имеющий глаза, да не видящий, — пожав плечами, ответил Соврези. — Знай же, этот Куртуа, которого ты считаешь сухарем, страшно романтичен и честолюбив. Выдать дочку за графа Эктора де Тремореля, кузена герцога де Самблемеза, родича Коммареп-д'Арланжей, — да он счел бы это наивыгоднейшей сделкой, даже если бы у тебя не было ни гроша! Он пойдет на все, лишь бы получить сладостную возможность как бы невзначай бросить: «Мой зять граф» или «Моя дочь графиня де Треморель». А ты ведь не нищий, у тебя есть, верней, будет, рента в двадцать тысяч. Вместе с твоими дворянскими грамотами это стоит миллиона.
Эктор молчал. Он считал, что жизнь его кончена, и вдруг перед ним открылась блистательная перспектива. Наконец-то он сможет выйти из-под унизительной опеки друга. Будет свободен, богат, у него будет жена, во всех отношениях превосходящая (и это было его твердое мнение) Берту, будет свой дом, который затмит дом Соврези.
В тот же миг перед ним возник образ Берты, и он подумал, что женитьба даст ему повод развязаться с любовницей, пусть красивой и пылкой, но до того властной и требовательной, что ее притязания и стремление главенствовать над ним стали просто невыносимы.
— Должен тебе признаться, — крайне серьезно ответил Эктор другу, — я всегда считал господина Куртуа прекрасным человеком, достойным всяческого уважения, а мадемуазель Лоранс — одна из тех идеальных девушек, жениться на которой счастье, даже если бы она была бесприданница.
— Тем лучше, дорогой Эктор, тем лучше, хотя имеется одно условие, но, впрочем, думаю, его нетрудно будет исполнить. Прежде всего необходимо понравиться Лоранс. Отец боготворит ее и выдаст только за того, кого она сама выберет.
— Будь покоен, — приосанившись, отвечал Эктор, — она влюбится в меня.
И действительно, назавтра он постарался встретиться с г-ном Куртуа; тот повел графа смотреть только что приобретенных им жеребят, а завершилось все приглашением отужинать.
Ну а перед Лоранс Эктор развернул весь свой арсенал обольщений, притворных и, правду говоря, не самой высокой пробы, но действовал он с таким блеском, так умело, что буквально покорил, ослепил и очаровал юную девушку.
Вскоре в доме орсивальского мэра только и разговоров было, что о милейшем графе де Тремореле.
Еще ничего не было официально решено, не было сделано ни предложения, ни каких-либо предварительных шагов, ни даже малейшего намека, однако г-н Куртуа весьма рассчитывал, что в ближайшие дни
Берта же ничего не подозревала.
Над тем, что она именовала «своим счастьем», нависла грозная опасность, а она все беспокоилась из-за мисс Дженни Фэнси.
И лишь как-то после вечера у г-на Куртуа, во время которого осмотрительный Эктор не вставал из-за карточного стола, Соврези решился рассказать жене про этот брак, надеясь сделать ей приятный сюрприз. При первых же словах Берта смертельно побледнела. Она так взволновалась, что, боясь выдать себя, бросилась в свою туалетную комнату. А Соврези, удобно рассевшись в одном из стоящих в спальне кресел и несколько повысив голос, чтобы жена в соседней комнате могла слышать, продолжал излагать всевозможные преимущества этого брака.
— Представь себе, у нашего друга будет шестьдесят тысяч франков ренты! Мы подыщем ему именьице поблизости, и таким образом будем ежедневно видеться с ним и с его женой. В осенние вечера о лучшем обществе и мечтать не приходится. Эктор, в сущности, славный и достойный человек, а Лоранс, ты сама столько раз это говорила, просто прелесть.
Берта не отвечала. Неожиданный удар был так чудовищен, что мысли у нее смешались.
— Почему ты молчишь? — удивился Соврези. — Тебе не правится мой план? А я думал, ты будешь в восторге.
Берта поняла, что, если она и дальше будет молчать, муж войдет, увидит, как она бессильно сидит на стуле, и обо всем догадается. Она сделала над собой усилие и, просто чтобы что-то ответить, выдавила:
— Да, да! Превосходная идея.
— Ты как-то с сомнением это говоришь, — заметил Соврези. — У тебя есть какие-нибудь возражения?
А она и вправду искала возражения, но ни одно хоть сколько-нибудь разумное не приходило в голову.
— Я немножко побаиваюсь за будущее Лоранс, — нашлась наконец она.
— С чего бы это?
— Ты же сам мне рассказывал, что господин де Треморель был распутник, игрок, мот…
— Тем больше оснований доверять ему. Прошлые безумства — гарантия будущей мудрости. Он получил урок, который никогда не забудет. К тому же он будет любить жену.
— Почему ты так уверен?
— Да он уже любит ее!
— Кто тебе сказал?
— Он сам. — И Соврези принялся подшучивать над нежной и, как он говорил, буколической страстью Эктора. — Представляешь, он уже считает нашего славного Куртуа занятным и остроумным. Да, влюбленные смотрят на мир сквозь розовые очки. Эктор каждый день часа два-три проводит с ним в мэрии. Слушай, а чего ты там сидишь в этой комнате? Ты слышишь меня?
Невероятным усилием Берте удалось побороть чудовищное смятение, даже удалось изобразить нечто вроде улыбки. Она ходила взад-вперед по спальне, внешне спокойная, но сердце ее разрывалось от страшнейшей тоски, какую только может вынести женщина. И нет никакой возможности побежать к Эктору, услышать из его уст, правда ли это?
Нет, Соврези, наверно, лжет, обманывает ее. Зачем? Непонятно. Да и какое это имеет значение? Она чувствовала, как ее неприязнь к Соврези превращается в ненависть. Любовника она извиняла, прощала и винила во всем одного только мужа. Кому пришла в голову мысль об этом браке? Ему. Кто вселил надежды в Эктора и поддерживал их? Он, он один.