Преступление в Орсивале
Шрифт:
Однако через несколько дней, внимательней присмотревшись к Эктору, она заметила в нем как бы тайную радость, которую он пытался скрыть под видом приятной усталости. Все его существо прямо-таки лучилось счастьем. Подозрения Берты росли с каждой новой поездкой. Стоило ему выехать за ворота, как ее начинали мучить сомнения. Куда он отправился? Уж не с визитом ли к ненавистной Лоранс?
Ревнивые предчувствия не обманывали Берту, и однажды она убедилась в их справедливости.
Как-то вечером Эктор вернулся с веточкой дрока в петлице; ее сунула туда Лоранс, а он забыл вынуть. Берта спокойно взяла цветок, полюбовалась,
— Прелестная разновидность дрока.
— Мне тоже так кажется, хотя я в этом ничего не смыслю, — без тени смущения ответил Треморель.
— А не будет нескромным поинтересоваться, кто вам его дал?
— Ничуть. Это подарок нашего дражайшего мирового судьи папаши Планта.
В Орсивале любому было известно, что мировой судья, этот садовод-маньяк, в жизни никому, кроме Лоранс, не подарил ни цветка. Ложь Эктора была слишком вопиющей, и Берта не дала себя провести.
— Бы обещали мне, Эктор, что прекратите встречаться с Лоранс и откажетесь от женитьбы. Нет, нет, дайте мне закончить, оправдываться будете потом. Вы нарушили слово, обманули меня, и я просто поражена этим. Так вот, я долго думала и теперь заявляю вам: вы не женитесь на мадемуазель Куртуа.
И тут же, не дожидаясь ответа, она завела вечную песню покинутых или почитающих себя таковыми женщин. Зачем он явился сюда? Не зная его, она была счастлива в браке. Да, Соврези она не любила, но уважала: он был добр к ней. Не ведая божественных радостей подлинной страсти, она и не мечтала о них. Но появился Эктор, и она не сумела воспротивиться его чарам. Зачем он соблазнил ее, воспользовавшись тем, что ее неодолимо влекло к нему? А теперь, после ее падения, он собирается бросить ее, жениться на другой, а ей оставляет как память о его появлении здесь только стыд и сокрушения о непростительной вине.
Треморель слушал ее и не верил собственным ушам. Как! Она осмеливается утверждать, что он соблазнил ее, воспользовавшись ее невинностью, в то время как, все лучше узнавая свою любовницу, он иногда пугался ее развращенности. Открывал в ней такие бездны порочности, что временами спрашивал себя: да уж полно, действительно ли он ее первый любовник, а не, скажем, двадцатый?
Но она так твердо шла к цели, так жестко навязывала ему свою волю, что Треморель смирял себя и покорялся ее деспотизму. Однако он решил, что когда-нибудь при случае воспротивится ей. И вот такой случай настал.
— Да, — признался он, — я обманывал вас. Но вы же знаете мое положение: этот брак обеспечит мое будущее, и поэтому я женюсь.
Затем он повторил все прошлые доводы и поклялся, что Лоранс он ни капельки не любит, но ему нужны деньги.
— И вот доказательство: если завтра вы найдете мне невесту с полутора миллионами франков, я женюсь на ней, а не на мадемуазель Куртуа.
Он так осмелел, что Берта не верила себе. Уже столько времени Эктор был податлив, словно воск, что неожиданное упорство привело ее в замешательство. Она возмутилась, но в то же время испытала болезненное наслаждение, подобное тому, какое испытывают некоторые женщины, когда их повелитель колотит их, и ее любовь к Треморелю, начинавшая уже слабеть, запылала с новой силой.
К тому же на этот раз Эктору удалось найти вполне убедительную интонацию. А Берта
— Значит, это правда, что все дело только в миллионе? — спросила она, когда Треморель кончил оправдываться.
— Да я уже сотни раз говорил вам это.
— Вы действительно не любите Лоранс?
— Берта, дорогая, я никогда не любил и не полюблю никого, кроме вас.
Треморель надеялся, что, убаюкав Берту клятвами в любви, сумеет обмануть, усыпить ее бдительность до дня свадьбы. Ну а что произойдет после женитьбы, его ничуть не беспокоило. Да и что такое Соврези! Жизнь сильного человека — это цепь порванных дружб. Кто такой друг? Тот, кто может и должен служить твоим интересам. Умение жить состоит в умении порывать с людьми, когда необходимость в них отпадает.
Берта стояла в задумчивости.
— Послушайте, — произнесла она наконец, — я не могу спокойно примириться с тем, что должна принести себя в жертву вашему будущему. Умоляю, дайте мне еще несколько дней, чтобы я смогла привыкнуть к этому жестокому удару. Подождите — вы не смеете мне в этом отказать, — пока не выздоровеет Клеман.
Треморель и надеяться не смел, что она будет так покладиста и покорна. Мог ли он ожидать таких уступок, да еще так легко сделанных? Мысль о ловушке ему и в голову не пришла. Он был в таком восторге, так обрадовался, что это могло бы раскрыть Берте глаза, но она не обратила внимания на его радость. Он пылко поцеловал ей руку и воскликнул:
— О, вы бесконечно добры и действительно любите меня!
XIX
Граф де Треморель не предполагал, что отсрочка, о которой просила Берта, окажется столь долгой. Последнюю неделю Соврези, казалось, чувствовал себя лучше. Он вставал с постели, начал ходить по дому и даже, не слишком утомляясь, принимал визиты многочисленных друзей, живших по соседству.
Но, увы, хозяин «Тенистого дола» стал похож на собственную тень! В этом бледном, как воск, малокровном, нетвердо стоящем на ногах человеке с испитым лицом и зловещим огнем в глазах невозможно было узнать того пышущего молодостью и здоровьем крепыша, который возле ресторана «Севр» остановил руку графа де Тремореля.
Как он исстрадался! Десятки раз болезнь готова была его прикончить, и десятки раз он одерживал над нею верх благодаря лишь своей несгибаемой воле. Нет, он ни за что не желал умирать, пока не отомстит негодяям, отнявшим у него счастье и самое жизнь.
Но какую кару обрушить на них? Об этом он размышлял, это превратилось у него в навязчивую идею, иссушавшую мозг и зажигавшую огнем глаза. В обычной жизни обманутому мужу представляются три возможности дать выход своему возмущению и гневу.
Прежде всего, его право и даже долг — предать суду и жену, и ее сообщника. Закон на его стороне.
Далее, он может выследить их, настичь на месте преступления и убить. В кодексе имеется статья, если не оправдывающая, то, по крайней мере, извиняющая подобный проступок.
Наконец, ничто не мешает ему отнестись к своей беде с философским равнодушием, самому громче всех посмеяться над ней и просто-напросто выгнать изменницу из дому, обречь ее на лишения.
Жалкая, ничтожная месть!