Преступление в Орсивале
Шрифт:
После этого поднялись наверх. Вся лестница была в кровавых пятнах. Кровь была даже на перилах, и г-н Куртуа вдруг с ужасом обнаружил ее у себя на руке. На площадке второго этажа мэр спросил камердинера:
– Скажите, мой друг, у ваших хозяев общая спальня?
– Да, сударь.
– А где она расположена?
– Здесь, сударь, – ответил камердинер и в страхе попятился, тыча пальцем в кровавый отпечаток ладони на верхней филенке двери.
На лбу у бедняги мэра выступили капли пота, он тоже испытывал ужас и едва держался на ногах. Увы, порою власть налагает на ее носителей тяжкое бремя. Бригадир, старый солдат, проделавший Крымскую кампанию [2] ,
2
Центральный эпизод Крымской (Восточной) войны (1853–1856) между Россией, с одной стороны, и Великобританией, Францией, Турцией и Сардинским королевством, с другой стороны. Кампания в Крыму длилась с сентября 1854-го по начало 1856 года.
– Все-таки надо решиться, – вздохнул он и толкнул дверь.
В комнате, куда они вошли, ничего необычного не оказалось. Это был будуар – голубой атлас на стенах, диван и четыре кресла с одинаковой обивкой. Одно из кресел, опрокинутое, лежало на полу.
Следующей была спальня. Она подверглась ужасающему разгрому, от которого мороз продирал по коже. Любой предмет меблировки, любая безделушка свидетельствовали о жестокой, отчаянной, беспощадной борьбе между убийцами и жертвами. Посреди комнаты – перевернутый лаковый столик, вокруг – куски сахара, позолоченные чайные ложки, осколки фарфора.
– Ах! Хозяева пили чай, когда ворвались злодеи, – воскликнул камердинер.
С каминной полки все сброшено. Часы, упав на пол, остановились на двадцати минутах четвертого. Рядом валялись лампы, их стекла разбились, масло вытекло.
Кровать накрывал сорванный полог. Видимо, кто-то в отчаянии цеплялся за него. Вся мебель перевернута. Обивка кресел вспорота ножом, из некоторых вылез конский волос. Секретер взломан, расколотая крышка висит на петлях, ящики открыты и пусты. Зеркало платяного шкафа разбито вдребезги, прелестный комод работы Буля и столик для рукоделия тоже разломаны, туалет опрокинут. И все – ковер, обои, мебель, гардины, а главное, полог – в крови. Очевидно, граф и графиня де Треморель долго и отважно защищали свои жизни.
– Несчастные, – прошептал г-н Куртуа, – несчастные! Здесь они нашли смерть. – И при воспоминании о своей дружбе с графом он вдруг забыл, что нужно изображать значительность, забыл про маску бесстрастности и разрыдался.
Всем присутствующим было не по себе. Тем не менее мировой судья все тщательно осматривал, записывал что-то в книжечку, заглядывал в каждый угол, а закончив, бросил:
– Теперь пошли дальше.
В остальных комнатах был такой же разгром. Создавалось впечатление, будто в доме провела ночь либо компания буйнопомешанных, либо шайка озверевших негодяев. В особенности пострадал кабинет графа. Убийцы даже не дали себе труда взламывать замки, они просто рубили мебель топором. Причем они были уверены, что их никто не услышит: чтобы разнести в щепы массивное дубовое бюро, пришлось, видимо, рубить изо всей силы. На полу кучей валялись книги, выброшенные из книжного шкафа.
Преступники не пощадили ни гостиную, ни курительную. Диваны и стулья тут были вспороты, словно в них что-то искали. Обе комнаты для гостей тоже перевернуты вверх дном. На третьем этаже в первой же комнате рядом с уже атакованным, но еще не взломанным шкафчиком лежал топор, и камердинер опознал его.
– Ну, теперь ясно, – обратился мэр к папаше Планта. – Убийц было несколько. Расправившись с графом и графиней, они разбрелись по дому в поисках денег, о которых знали. Один из них взламывал шкафчик, но в это время другие нашли внизу спрятанные деньги. Его позвали, и он, решив, что искать больше нет смысла, бросил топор здесь.
– Я тоже так думаю, – согласился бригадир.
На первом этаже преступники ничего не тронули. Однако, покончив с жертвами и отыскав деньги, они решили подкрепиться. В столовой остались следы их пиршества. Они съели все остатки, оказавшиеся в буфете. На столе рядом с восемью пустыми бутылками из-под вина и ликеров выстроились пять бокалов.
– Их было пятеро, – сделал вывод мэр. Огромным усилием воли он принудил себя вновь принять холодно-невозмутимый вид. – Прежде чем пойти осмотреть трупы, я пошлю записку императорскому прокурору в Корбейль. Не позже чем через час к нам приедет следователь и завершит наш прискорбный труд.
Г-н Куртуа приказал одному из жандармов заложить коляску графа и во весь опор скакать в Корбейль. После этого мэр и судья в сопровождении бригадира, камердинера и обоих Берто отправились к реке.
В «Тенистом доле» довольно большой парк, но он весь вытянут вдоль берега. От дома же до Сены не будет и двухсот шагов. Перед домом зеленеет прелестная лужайка, вокруг которой разбиты цветочные клумбы. Ее огибают две аллеи, ведущие к реке.
Преступники, сокращая путь, пошли прямиком по газону, на котором явственно видны были их следы. Трава была истоптана и примята, словно по ней кого-то волокли. В центре газона валялось что-то красное. Это оказалась туфля, по заверению камердинера, принадлежавшая графу. Чуть подальше нашли белый фуляр, который слуга неоднократно, как он заявил, видел на шее графа. Фуляр был в крови.
Наконец подошли к ивам, где Филипп, собираясь срезать ветку для уключины, обнаружил труп. На этом месте песок был истоптан, можно даже сказать, перепахан, вероятней всего, ногами человека, пытавшегося найти спасительную опору. Все свидетельствовало о происходившей здесь отчаянной борьбе.
Г-н Куртуа мгновенно оценил всю важность этих следов.
– Всем оставаться на месте, – распорядился он и, сопровождаемый одним только судьей, приблизился к трупу.
Хотя убитая лежала вниз лицом, и мэр, и папаша Планта узнали графиню. Они не раз видели ее в этом сером платье, отделанном голубыми басонами. Но как графиня оказалась тут? Мэр предположил, что ей удалось вырваться из рук убийц, и, обезумев от ужаса, она кинулась бежать. За ней погнались, здесь настигли, нанесли последние удары, она рухнула и больше не встала. Такая версия объясняла следы борьбы. Тогда, выходит, через лужайку преступники волокли тело графа.
Г-н Куртуа с жаром разглагольствовал, пытаясь убедить в своих выводах мирового судью. Однако папаша Планта почти не слушал его, он словно где-то витал и отвечал лишь короткими «да», «нет», «возможно». А воодушевленный мэр все расхаживал взад-вперед, что-то замерял и старательно обследовал местность.
У берега глубина была не больше фута. Илистая отмель, на которой растут купы ирисов да несколько тщедушных кувшинок, полого спускалась к середине реки. Сквозь чистую неподвижную воду виднелся жирный, лоснящийся ил.
Внезапно г-на Куртуа поразила какая-то мысль.
– Подшофе! – крикнул он. – Идите сюда!
Старый браконьер приблизился.
– Вы говорили, что заметили тело с лодки?
– Да, господин мэр.
– А где ваша лодка?
– Причалена у луга.
– Ну-ка проводите нас к ней.
Всем присутствующим стало ясно, что приказ мэра напугал старика. Он вздрогнул, лицо его покрылось бледностью – она проступила даже сквозь загар. Более того, все отметили, как он бросил на сына прямо-таки угрожающий взгляд.