Преступления прошлого
Шрифт:
— Она потратит их на наркотики, — сказала она Джулии, когда они отошли подальше.
— Пусть тратит на что хочет. Кстати, наркотики — не такая уж плохая идея. Если бы я была в ее положении, то тратила бы деньги исключительно на наркоту.
— Она из-за наркотиков в таком положении и оказалась.
— Откуда ты знаешь. Тебе ничего о ней не известно.
— Мне известно, что она клянчит деньги у тех, кто зарабатывает их потом и кровью.
Дожили, на старости лет превратилась в фашистку. Скоро она начнет требовать, чтобы вернули виселицы и публичную порку, ну, может, не порку, но смертную казнь — точно. В конце концов, почему бы и нет? В мире и без того перенаселение, а отморозки, которые мучают детей и животных и мачетят невинных, — они только место занимают. «Отморозки» — словечко из пролетарской «Сан».
58
«Гардиан» — ежедневная британская газета либерального толка, основана в 1821 г.
— Можно сказать «мачетить»? — спросила она у Джулии.
— Думаю, нет.
Ну все, конец, она стала обращаться с английским языком как американцы. Цивилизация скоро падет.
Они остановились перед забегаловкой с бургерами, кишащей студентами языковых школ. Амелия испустила страдальческий стон. Если эти иностранцы и пополняют свой словарный запас в Кембридже, то исключительно непристойностями и разновидностями фастфуда.
В Лондоне Джулия часто делала контрольные закупки для одного агентства — проверяла качество обслуживания в бургерных, пиццериях, популярных магазинах одежды и крупных аптечных сетях. Для нее это было практически равно актерству, а в качестве бонуса она обычно оставляла себе покупки или ела заказанную еду. В агентстве очень обрадовались, что она оказалась в Кембридже, у них как раз там сейчас не хватало сотрудника.
— Так, — Джулия сверилась с бумажкой, — нам нужно заказать один гамбургер с жареной картошкой и один бургер «цыпадрип» без картошки, большую колу, банановый молочный коктейль и клубничную шугу.
— А это последнее — что?
— Мороженое. Типа.
— Я не буду заказывать «цыпадрип», — заявила Амелия. — Даже чтобы спасти тебе жизнь, я бы не стала такое говорить вслух.
— Еще как стала бы. Не переживай, я сама все закажу. Едим, кстати, здесь, а не с собой.
— И вообще, нет такого слова.
— Мы же не с филологической точки зрения еду оцениваем. Мы проверяем уровень обслуживания.
— Можно мне просто кофе?
— Нет.
Джулия снова расчихалась. Амелии всегда было неловко, когда сестра разражалась серий неудержимых, оглушительных, как пушечные залпы, «апчхи». Амелия однажды услышала от кого-то, что по тому, как женщина чихает, можно угадать, какой у нее будет оргазм. (Как будто это кому-нибудь интересно.) Даже вспоминать об этом было неприятно. На случай, если это общеизвестный факт, Амелия зареклась чихать прилюдно.
— Ради бога, выпей еще зиртека, — сердито сказала она.
В подобных местах Амелии всегда было крайне неуютно. Она чувствовала себя старухой и снобкой — неприятно, даже если и правда. Джулия же, истинный хамелеон, моментально приспосабливалась к любым обстоятельствам; в настоящий момент она выкрикивала свой заказ прыщавому юнцу за прилавком (они хоть руки-то моют?), изображая эссекский акцент, который она, вероятно, считала плебейским, но который совершенно не вязался с ее нарядом. На Джулии было очень странное пальто, словно с рисунка Бердсли. [59] Амелия только сейчас его рассмотрела. Такое яркое, что потерять Джулию из виду не представлялось возможным в принципе, разве что она улеглась бы на холм, покрытый зеленой летней травой, и тогда стала бы невидимой. Когда Оливия стала невидимой, на ней была хлопчатобумажная ночная рубашка, которую в свое время носили все они. Изначально ночнушка была розовая, но Оливии досталась уже застиранной и бесцветной. Амелия видела ясно как день, как она залезает в палатку в этой застиранной рубашке и розовых тапочках-кроликах, прижимая к груди Голубого Мышонка.
59
Обри Винсент Бердсли (1872–1898) — английский художник-иллюстратор, один из основоположников модерна.
Пальто было Джулии велико. Пока она маневрировала
Когда они наконец добрались до свободного столика, Джулия со смаком вгрызлась в бургер:
— Ням, мясо.
— Ты уверена? — поинтересовалась Амелия. Ее бы вырвало, возьми она что-то из этого в рот.
— Это точно мясо. А вот какого животного — другой вопрос. Или из какой части животного. Вон мы бычьи хвосты же ели, и ничего.
— Целое поколение детей вырастет, называя курицу «цыпадрипом».
— Есть вещи похуже.
— Например?
— Метеориты.
— Возможность столкновения Земли с метеоритом не означает, что мы должны примириться с американизацией нашего языка и культуры.
— Ой, Милли, заткнись, я тебя умоляю.
Джулия поглотила «цыпадрип», но клубничная шуга оказалась не под силу даже ей. Амелия с сомнением понюхала молочный коктейль. На вкус он был совершенно ненатуральный, как будто его сделали в лаборатории.
— Здесь одна химия.
— Везде одна химия.
— Разве?
— Ладно, — оборвала ее Джулия, — хватит болтать, принимаемся за работу, — Она достала анкету и ручку. — «Продавец с вами поздоровался?» Да уж наверняка.
— Почему ты не наденешь очки? Ты же без них ничего не видишь.
— «Что сказал продавец?»
— Джулия, ты безнадежна.
— По-моему, он сказал: «Мэм? Добрый день?» Видимо, австралиец.
— Не знаю, не обратила внимания. Джулия…
— Они все австралийцы. Вся британская рабочая сила из Австралии.
— Джулия… Джулия, послушай меня, когда Виктор проверял твои задания по математике у себя в кабинете, он ничего такого не делал? Не приставал к тебе?
— Как думаешь, в Австралии за них кто работает? Давай, Милли, нужно покончить с этим. Итак. «Улыбнулся ли вам продавец?» Он нам улыбнулся? Черт, я и не помню.
Джексон считал ее глупой, это ясно, глупой женщиной. Как же ее раздражала эта его мужская суровость — он из тех мужчин, которые считают, что женщины в плену у своего месячного цикла, шоколада и котят (ну чем не Джулия?), а Амелия вовсе не такая. Ну, если не считать котят. Она хотела, чтобы он думая о ней лучше, она хотела ему нравиться. О-ля-ля, такой серьезный вид, мистер Би, прямо агент секретной службы. Джулия так предсказуема со всеми своими «о-ля-ля».
— Чай будешь? — спросила она Джулию, когда та забрела в кухню с пустым бокалом в руке.
— Нет. Хочу еще джина.
Джулия принялась шарить по шкафам в поисках чего-нибудь съедобного. Она всегда так много пила? Она пьет в одиночку? А почему это хуже, чем пить в компании?
Джулия ему понравилась, ну конечно, Джулия нравится всем мужчинам, и неудивительно, ведь она предлагает им себя на блюдечке. Джулия однажды сказала ей, что обожает делать минет (без сомнения, именно поэтому она и красилась такой яркой помадой), и Амелия с болью представила, как Джулия стоит на коленях перед Джексоном и… — ей хотелось сказать «отсасывает у него», но это слово никак не произносилось у нее в голове, слишком уж грубое, а «феллирует» звучало по-идиотски. Амелии не хотелось быть ханжой, она чувствовала себя так, точно сбилась с дороги и оказалась не в том поколении. Ей куда больше подошла бы эпоха, когда были классы и правила, когда расстегнутая пуговица на перчатке говорила о распущенности. Ее бы прекрасно устроило пуританское общество. Она слишком много читала Джеймса и Уортон. [60] Герои Эдит Уортон маются в своем мире, а Амелия отлично бы в нем прижилась. Если на то пошло, она бы с радостью поселилась в любом романе, написанном до Второй мировой войны.
60
Генри Джеймс (1843–1916) — американский писатель, большую часть жизни прожил в Европе. В своих романах противопоставлял наивность Нового Света коварству Старого. Эдит Уортон (1862–1937) — американская писательница, автор романов с этической проблематикой.