Преступления прошлого
Шрифт:
Лучше бы он вместо куска гипса пару евреев оттуда вывез.
— Плачет? — Марли была поражена.
— Да, у нее по щекам катятся слезы.
«Это бред собачий, Марли, не слушай ее», — хотелось сказать Джексону, но тут сестра Михаил обернулась и посмотрела на него. Лицо у нее было веселое и круглое, а глаза — монахини. Джексон знал, что монахини сразу видят, что там у тебя в голове, поэтому с уважением кивнул в сторону статуэтки. Sangius Christi, inebria me. [90]
90
Кровь
Сообщив, что сестра Мария Лука их ожидает, сестра Михаил, шелестя облачением, энергично двинулась вперед, уводя их все дальше по лабиринту монастырских коридоров. Джексон вспомнил, что у монахинь особая манера передвигаться — очень быстро, но не бегом, словно на колесах (возможно, их этому специально учат). Странно, что преступники редко переодеваются монашками, идеальный же способ остаться незамеченным: никто не запомнит твоего лица, только сутану. Взять тех же свидетелей убийства Лоры — все, как один, увидели только желтый свитер для гольфа.
Джексон был уверен, что Джулия назвала сестру «борзой», но, по всей видимости, она сказала, что у Сильвии есть борзая, ибо так оно и оказалось. Собака спокойно сидела подле нее. От сестры Марии Луки их отделяла решетка, что напомнило Джексону тюремную камеру и еще почему-то гарем (и откуда у него в голове взялся гарем?). Он подумал, что в Сильвии действительно есть что-то от борзой, она высокая и худая, но совсем не симпампушка, как сказал бы его отец, — очкастая и зубы торчат. Борзая же, холеное пятнистое создание, как будто сошла со средневекового полотна, где сопровождала на охоте знатную даму. И этот образ тоже стал для Джексона неожиданностью. Может, просто в монастырях есть что-то средневековое, вот и. Когда они вошли, собака встала и осторожно лизнула Марли руку сквозь решетку.
Они же францисканки, вспомнил Джексон. «Хиппарский такой орден, — говорила Джулия. — Летом расхаживают босиком, а на зиму сами шьют себе сандалии, держат домашних животных, и все, ясное дело, вегетарианки». Амелия с Джулией рассказали ему о монастыре во всех подробностях; похоже, они искренне презирали призвание Сильвии. «Не ведитесь на показушную святость, — предупреждала Джулия, — под этим пингвиньим маскарадом она — все та же Сильвия». — «Это просто форма эскапизма, — небрежно добавила Амелия. — Ей не нужно оплачивать счета, думать, на что купить еду, и ей никогда не приходится быть одной». Не потому ли Амелия столько хмурилась, не от одиночества ли? Но Джулия вроде упоминала какого-то Генри? Трудно представить Амелию в мужских объятиях. Кем бы ни был тот Генри, толку от него ноль. (Когда это он перестал называть ее «мисс Ленд» и перешел на «Амелию»?)
Амелия сказала, что почти не навещает Сильвию, но они изредка переписываются, по мере необходимости. «Хотя о чем Сильвии писать — молитвы, молитвы и снова молитвы, — ну и еще всякая работа по дому, так скажем, — они пекут облатки, крахмалят и гладят разное там облачение, в таком духе. Еще она много работает в саду и вяжет вещи для бедных», — пренебрежительно добавила она. А Джулия сказала: «Про вязание она выдумывает», — а Амелия сказала: «Нет, не выдумываю», — а Джулия сказала: «Выдумываешь, я к ней, знаешь ли, почаще езжу», — а Амелия сказала: «Ты ездила, когда у тебя было прослушивание на роль монашки в „Звуках музыки“», — а Джулия сказала: «Ничего подобного». — «Вы замолчите когда-нибудь,
— Интересно там было, да? — бросил Джексон дочке в зеркало заднего вида.
Марли совсем засыпала. После того как она познакомилась с борзой сестры Марии Луки (пес был из приюта, звали его Джокер, — видимо, прежде он участвовал в собачьих бегах), сестра Михаил увела Марли с собой, чтобы накормить. Сестры-интерны столпились вокруг девочки, будто никогда раньше не видели детей, а она с вполне довольным видом уминала тост с фасолью, кекс и мороженое, которые они откуда-то тут же ей принесли. За картошку фри она, вероятно, осталась бы у них послушницей.
— Не говори маме, что я брал тебя с собой в монастырь.
На самом деле не так уж было интересно. Сильвия знала о его приходе. Амелия заранее ей позвонила, объяснила, что Джексон занимается исчезновением Оливии, но не сказала, что послужило тому причиной. Когда сестра Михаил увела Марли, Джексон вытащил скомканного голубого мышонка, затворенного в кармане, и показал Сильвии. Он хотел вызвать шок. Джулия говорила, что Амелия упала в обморок, увидев игрушку, а за ней этого не водилось. Сильвия взглянула на голубого мышонка, ее тонкие сухие губы плотно сжались, маленькие глазки цвета тины уставились не мигая. Через несколько секунд она произнесла: «Голубой Мышонок» — и потянулась к решетке. Джексон поднес голубого мышонка поближе, и она одним пальцем осторожно коснулась его старого рыхлого тельца. По ее щеке скатилась скупая слеза. Но нет, она не видела мышонка с того дня, как пропала Оливия, и даже представить не может, почему он оказался среди вещей отца. «Мы с папой никогда не были близки», — сказала она.
— Кекс был вкусный, — сонно промямлила Марли.
У Джексона зазвонил телефон. Он взглянул на номер — Амелия с Джулией — и простонал. Он предоставил вызов автоответчику, но, прослушав сообщение, так встревожился, что съехал на обочину и прослушал еще раз. Амелия захлебывалась в рыданиях, полных глубочайшей скорби, горестных, грубых и безудержных. Джексон подумал, что умерла Джулия. Ничего не оставалось, как перезвонить.
— Амелия, дышите, ради бога, — сказал он. — Что случилось? Что-то с Джулией?
Но она лишь повторяла: «Пожалуйста, Джексон. (Джексон? Раньше она его так не называла. Слишком интимно, ему это не понравилось.) Пожалуйста, Джексон, приезжайте, вы мне нужны». А потом звонок оборвался, или, скорее, она сама положила трубку, не иначе чтобы ему пришлось ехать на Оулстон-роуд и выяснять, в чем дело. (С Джулией ведь все в порядке?)
— Папа, что случилось?
— Ничего, милая, сделаем крюк по пути домой.
Иногда Джексону казалось, что вся его жизнь — один большой крюк.
— Мы были в монастыре! — завопила Марли с порога.
— В монастыре? — рассмеялся Дэвид Ластингем.
Когда Марли пробегала мимо, он подхватил ее, подбросил в воздух, а потом прижал к себе, обнимая. «Поставь ее на землю, и я тебе так вмажу», — думал Джексон, но тут из кухни вышла Джози. В фартуке. Мать честная, Джексон никогда не видел ее в фартуке.
— В монастыре? — эхом повторила она. — Что вы там делали?
— У них был кекс, — сообщила Марли.
Джози взглянула на Джексона, ожидая объяснений, но он только пожал плечами: