Преступления прошлого
Шрифт:
Увидев ее, кошка, крошечная, почти котенок, насторожилась, но не убежала, и Амелия наклонилась, чтобы казаться меньше и дружелюбнее (как бы не так), протянула руку и поманила: «Кис-кис, иди ко мне, киска». Кошка осторожно приблизилась, и Амелия погладила тощую животинку. В конце концов после долгого обхаживания кошка разрешила взять себя на руки, и Амелия прижалась щекой к шерстяному зверьку и подумала, как было бы здорово оставить ее у себя.
Калитка напротив, та, что вела в сад миссис Рейн, была открыта. В детстве они часто перелезали через обрушенную часть стены и прятались в том саду. Амелия и не думала, что миссис Рейн до сих пор жива. Она вспомнила, как Сильвия упала с бука и сломала руку.
— Давай посмотрим, что там? — прошептала
Да, когда-то здесь был фруктовый сад, в котором они воровали яблоки и сливы. Они стучали в дверь с криком: «Ведьма дома?» — и в ужасе убегали прочь. Конечно, зачинщицей всегда была Сильвия. Сильвия-мучительница. Сильвия была просто Сильвией, но, оглядываясь в прошлое, Амелия всегда поражалась, каким странным, властным ребенком она была и как вечно навлекала на них неприятности.
Сад был огромный, особенно по сравнению с домом. В их детстве он уже был запущенным, а теперь совершенно одичал. Ох, вот бы заняться этой буйной растительностью. Она бы посадила заново фруктовые деревья, устроила заповедный пруд, арку, увитую розами, может быть, даже цветущую изгородь, чтобы утереть нос Ньюнхему.
Здесь присутствие Оливии ощущалось еще сильнее. Амелия представила, как та прячется за деревом, словно эльф, маня ее за собой. Ноги увязали в ползучем пырее и липучнике, жгла крапива, царапал шиповник, но невидимая длань влекла ее вперед, пока она чуть не упала, споткнувшись о что-то темное, кучку тряпок и сучьев, брошенных под деревом…
— Шпулька, — сказал Джексон, кивая на котенка на руках у Амелии.
Она никак не хотела его отпускать. Женщина-полицейский отвела Амелию домой и налила ей чаю. (Почему везде вечно одни женщины?) На Викторовой кухне было полно полицейских, устроивших там временный командный центр (ведь это так называется?). Разбуженная суетой, в кухню забрела сонная Джулия и остановилась в изумлении. Разумеется, она была полуголая, в трусах и футболке, ничуть не смущалась. «Мистер Броуди, мы с вами прямо никак не расстанемся!»
Когда Амелия прикоснулась к мертвому телу старой миссис Рейн, оно оказалось таким же хрупким и костлявым, как сидевшая у нее на руках кошка. Полицейские натянули над ней маленький навес и установили прожекторы — едва ли они сделали бы это для старухи, которая умерла своей смертью, а значит, Амелия не просто нашла тело, она нашла труп убитой. Она вздрогнула и разбудила кошку. Та спрыгнула на пол, и Джулия тут же принялась кис-кискать, схватила ее и прижала к своей выдающейся груди, и Амелия не выдержала: «Бога ради, Джулия, ступай оденься», и Джулия состроила ей рожу и неспешной походкой вышла из кухни с кошкой на руках, а полицейские таращились на ее задницу. Слава богу, что она хоть не в стрингах, — более нелепого нижнего белья не придумаешь, конечно, если не считать трусов с дыркой между ног, но они-то, понятно, для секса…
— Может, еще чаю, Амелия? — Джексон смотрел на нее с участием, как на душевнобольную.
Они легли только под утро. Полицейские все отъезжали, и подъезжали, и бубнили в рации. Хорошо хоть комната Сильвии выходила на улицу и в окна не светили прожекторы. Теперь у нее не было даже кошки, кошка ушла за Джулией к ней в комнату. Так ей никогда не уснуть, надо выпить таблетку. Джулия держит снотворное в ванной. Она вечно сидит то на одних таблетках, то на других — часть ее драмы. Амелия не могла прочитать этикетку на пузырьке без очков, но какая, собственно, разница? Две — чтобы заснуть, а четыре — чтобы заснуть еще крепче? А как насчет десяти? Такие крошечные! Как детские. Розмари каждый день давала им детский аспирин, даже когда они были совершенно здоровы. Вот, наверное, откуда Джулия взяла эту привычку. У Розмари всегда была набитая аптечка, даже до того, как она заболела. А как насчет двадцати? Долгий будет сон. Конечно, Розмари таблетки не спасли, но, с другой стороны, их всех ничто уже не могло спасти. Тридцать? Что, если от них просто
Несправедливонесправедливонесправедливонеснраведливонесправедливонесправедливонесправедливо…
«Милли, что с тобой? Милли? Милли?»
19
Джексон
А ведь на севере в самом деле холоднее. Британия такая маленькая страна, и не подумаешь, что климат может измениться за какую-то пару сотен миль. Хотя сидеть в пивном саду было не холодно, по крайней мере для северян. Джексон заказал напитки. Они договорились встретиться в старом трактире в нортумберлендской глуши. В Нортумберленде глушь встречается сплошь и рядом. Джексон подумал, не купить ли здесь дом. Обойдется дешевле, чем в Кембридже, где дома у него больше нет. Сам коттедж стоял на месте, но вот все вещи пропали: одежда, компакт-диски, книги, все материалы Тео но убийству Лоры, — то, что пощадил взрыв, уничтожила вода из пожарных шлангов. Ну что ж, тоже способ начать новую жизнь — просто взорвать старую.
«Газ?» — с надеждой спросил он следователя, устанавливавшего причину взрыва. «Динамит», — ответил тот. (Краткий, мужской обмен репликами.) У кого есть доступ к динамиту? Очевидно, у тех, кто работает в шахтах. Джексон выудил из бумажника визитку детектива Лаутера и набрал его номер. «Дело принимает новый оборот, — сказал он и тут же пожалел о своих словах: прозвучало как в плохом детективном романе. — Думаю, у нас есть подозреваемый. — Фразочка немногим лучше. — Кстати, мой дом только что взорвали». А вот это уже эффектней.
(«Квинтус Рейн, — задумчиво повторил детектив Лаутер, — что за имя такое?» — «Да идиотское имя», — ответил Джексон.)
Он вынес стаканы на улицу: апельсиновый сок для себя, кока-колу для Марли и джин с тоником для Ким Джессоп — только она теперь звалась Ким Строн, потому что за последние десять лет успела выйти замуж (и развестись) за «одного шибанутого шотландца» по имени Джордж Строн. Теперь она владела баром в Сиджесе и рестораном в Барселоне и дружила с русским «бизнесменом». Она по-прежнему была блондинкой и, судя по бронзовому дубленому загару, полагала, что рак кожи обойдет ее стороной, хотя кашель курильщика давал все основания предполагать, что первенство может вполне достаться и раку легких. Как и подобает любовнице мафиози, она носила столько золота, что хватило бы на индийскую свадьбу. Она осталась такой же джорди, как и была, — у Ким Строн, бывшей Джессоп, не было ни капли изнеженной южной ДНК. Джексон с ходу проникся к ней симпатией.
— Вам повезло, что вы меня застали, — сказала она и глубоко затянулась «Мальборо». — Я в Англии всего на пару недель, маму навещаю. У нее плохо с ногами, пытаюсь убедить ее переехать в Испанию.
Стэн Джессоп с неохотой дал Джексону номер своей первой жены, угрюмо пожаловавшись, что почти не видится с дочерью Ниной, потому что «стерва» упрятала ее в квакерскую школу-интернат в Йорке, и Джексон подумал, что квакерская школа-интернат в Йорке звучит очень досягаемо по сравнению со школой любого религиозного направления в Новой Зеландии.
Ким Строн со своей семьей проводила «каникулы на ферме» где-то поблизости.
— На овечьей ферме, — пояснила она. — Шума от этих овец — застрелиться можно. Молчание ягнят, черта с два.
Ее «семья», очевидно, состояла не только из Нины и матери с больными ногами, но также «Владимира» и неопределенного числа Влалимировых «помощников», один из которых привез сюда Ким и в настоящий момент потягивал фанту в двух столиках от них, оглядывая прохожих и в каждом подозревая киллера.
— На самом деле он просто душка, — рассмеялась Ким.