Преступления страсти. Алчность
Шрифт:
Впрочем, нельзя сказать, что Мидас так уж сильно бедствовал или даже нищенствовал. Просто он желал несбыточного. А вообще-то проводил жизнь в удовольствиях, царствовал после смерти Гордия мудро и справедливо. Он ввел в стране культ Диониса, поскольку считал, что именно этому богу отчасти обязан своим рождением (все же сатир, его отец, был служителем Диониса, да и зачат Мидас был, как мы помним, именно на дионисиях!), и основал город Анкару. А еще он посадил знаменитые розовые сады, которые привлекали во Фригию множество путешественников и которые чуть было не назвали восьмым чудом света (а не назвали из-за недоброжелательных происков Аполлона, о которых будет сказано позже). Из-за красоты и аромата тех роз и произошла история, о
В свите бога Диониса было много сатиров, но первым и самым почитаемым среди них был старый Силен, бывший учитель Диониса. Как-то раз, крепко подвыпив, он отстал от буйного дионисийского воинства, направлявшегося по лесистым скалам Тмола с песнями, плясками и традиционными криками: «Вакх [1] , эвое!» из Фракии в Беотию, забрел невесть куда, попал в сады Мидаса и, сраженный сладким ароматом, завалился спать под одним из розовых кустов. На него наткнулись садовники (их у Мидаса было множество, и всем хватало работы, потому что роз в тех садах цвело несчетное количество!), связали гирляндами цветов, с трудом дотащили до царского дворца — Силен к тому времени пробудился, но никак не мог очухаться и понять, что с ним вообще происходит и куда его, собственно, влекут, — и поставили перед Мидасом.
1
Вакх, Бахус — одно из имен Диониса.
Тут Силен наконец совершенно пришел в себя и с удовольствием принял знаки великого уважения, которые оказал ему Мидас. Царь чувствовал себя так, как будто встретился с ближайшим родственником (по сути, и верно, ведь все сатиры — дети богини Геи, а значит, братья, и Силена вполне можно было считать дядюшкой Мидаса).
Силену тоже понравился гостеприимный царь, который щедро напоил его фригийским вином, и в благодарность старый мудрый сатир принялся рассказывать царю чудесные сказки о том, что за потоком Океана (в древние времена люди считали Океан огромной рекой, омывающей землю) есть материк, полностью отделенный от прочих стран и земель, и там расположено множество прекрасных городов, населенных высокими, счастливыми долгожителями, живущими по справедливым законам. Это страна гипербореев, и туда на зиму улетают лебеди, рассказывал Силен. Великая экспедиция — по меньшей мере десять миллионов человек! — однажды отправилась на кораблях через Океан, чтобы посетить гипербореев, но, решив в конце концов, что их родная земля самая лучшая в Старом Свете, они, разочарованные, вернулись… Поведал Силен Мидасу и про ужасный водоворот, который не может преодолеть ни один из мореплавателей. Рассказал, что где-то на земле есть место, где две реки текут рядом. Деревья, растущие по берегам одной реки, дают плоды, которые, если их съесть, заставляют человека стонать, плакать, страдать, пока он не исчахнет. Ну а деревья, растущие по берегам другой реки, дают плоды, которые возвращают молодость даже очень старым людям. Но вот что смешно и странно: сначала к отведавшим тех плодов возвращается средний возраст, затем молодость, юношество, отрочество, детство, затем младенчество — и наконец они совсем исчезают с лица земли!
Мидас, очарованный выдумками Силена, держал его у себя целых пять дней и ночей и готов был оставить навеки, но он слишком глубоко чтил Диониса, а потому вынужден был проститься с его любимым учителем. Царь дал Силену охрану, чтобы та с почетом сопроводила старого сатира к лагерю Диониса.
А между тем веселый и могущественный бог был немало опечален: он уже забеспокоился о судьбе Силена. И вдруг увидел его перед собой живым, невредимым, полупьяным, веселым, счастливым и довольным!
Силен долго рассказывал Дионису о том, как чудно он проводил время у Мидаса, какой тот гостеприимный человек, обходительный, любезный, как приятно с ним беседовать, поскольку
Мидас так и обмер. Золотой след от когтей орла словно бы вспыхнул перед его глазами! Алчность обуяла его, и, не раздумывая, он ответил:
— Хочу, чтобы все, к чему я ни прикоснусь, превращалось в золото.
Дионис, услышав такое, очень удивился и сам явился перед Мидасом, чтобы спросить:
— Да что хорошего в золоте? Прекрасны виноградины, когда солнце золотит их, и золотое вино чарует нас. Но твердый, холодный, мертвый металл… Его нельзя пить, нельзя есть, он не согреет, не развеселит… Мидас, не хочешь ли ты чего-нибудь другого?
— Как это — золото нельзя есть и пить? — удивился Мидас. — Да ведь за него можно купить все на свете, любую еду и любое питье! Даже виноград лучше всего выглядит, когда его подают на золотом блюде, а вино еще вкуснее в золотых чашах. Мое единственное, самое заветное желание — иметь все золото мира. — И он повторил: — Хочу, чтобы все, чего я касаюсь, превращалось в золото.
Дионис усмехнулся, но не слишком весело, ведь прекрасно знал, к чему приведет Мидаса его алчность. Но своего слова он не мог взять назад, а потому кивнул Мидасу:
— Твое желание исполнено!
И исчез так же внезапно, как и появился.
Мидас озадаченно посмотрел ему вслед, потом огляделся, размышляя, к чему бы прикоснуться. Ему не верилось, что Дионис не обманул его. Слишком уж просто все получилось. Вот если бы гремел гром, сверкала молния, происходили светопреставления земные и небесные, Мидас поверил бы. А так… Конечно, Дионис пошутил.
Царь сокрушенно покачал головой, понурился — да так и замер, обнаружив, что на ногах у него что-то блестит. Да ведь это его кожаные сандалии обернулись золотыми!
Мидас не поверил глазам. Недоверчиво махнул рукой — и обнаружил, что ему очень тяжело двигаться. Да ведь и туника его тоже сделана из тончайшего листа золота…
Получилось! Дионис не обманул его! Какое счастье!
Мидас помчался ко дворцу, касаясь всего, мимо чего проходил. Сорвет зеленую ветвь с дуба — в золотую превращается ветвь в его руках. Сорвет в поле колосья — золотыми становятся они, и золотые в них зерна. Сорвет яблоко — яблоко обращается в золотое, словно оно из садов Гесперид. Когда он мыл руки в придорожном источнике, вода стекала с них золотыми каплями. Все, к чему прикасался Мидас, тотчас обращалось в золото.
И вот он во дворце своем. Колонны стали золотыми, то же самое случилось и с полом, и со стенами, и со скамьями… Поскольку уже настал вечер, то зажгли светильники, и Мидасу чудилось, будто они горят в десять раз ярче, потому что золотые стены отражали их свет. Влетев в столовую, он был вне себя от возбуждения.
Здесь его ждала дочь, его любимая дочь.
— Что случилось, отец? — испугалась она, когда Мидас облегченно плюхнулся на стул. — Твоя одежда, твоя обувь, стул, на который ты сел… Они золотые!
— Да! — закричал Мидас. — Я самый счастливый, самый богатый человек в мире!
Дочь всплеснула руками не то испуганно, не то радостно, а Мидас почувствовал, что ужасно проголодался. Схватил кусок свежевыпеченного хлеба — и был очень озадачен, когда тот вдруг превратился в золото. А вслед за ним и мясо, и виноград, и яблоки…
Мидас испугался. Как же так? Все, чего он касался, становилось куском золота — он не мог ничего съесть.
Он глотал слюнки, так и бегая глазами по столу. Сыр, какой чудесный, свежий сыр… Но к нему не притронуться! Золотистый виноград стал теперь золотыми камушками. Вино, так любимое вино льется золотой струей… однако ведь человеку невозможно пить расплавленное золото, если он не хочет погибнуть в мучениях. Мясо — золото. Все — золото!