Преступления страсти. Алчность
Шрифт:
Он не договорил — объявили о прибытии госпожи Демидовой!
— Что сие означает, сударь? — неприязненно спросил Николай, которому нравилась Матильда и не нравился ее муж (и за его несносный нрав, и просто потому, что государь недолюбливал вообще всех мужей хорошеньких женщин, возьмите вот хоть некоего Александра Пушкина…). — Шутить изволите?
А лицо Анатолия Демидова сделалось вдруг таким, что и мысли о шутках не могло возникнуть. Самая откровенная ярость выражалась на нем, самая ужасная свирепость. И адресованы столь сильные чувства были высокой изящной женщине в белом, которая в это мгновение появилась в зале. Ее волосы по тогдашней моде были высоко подобраны, и прекрасная шея, скованная сверкающим бриллиантовым
Да, знатоки немедленно определили, что украшение в точности повторяет склаваж императрицы Екатерины. Тот же плотный охват горла, тот же шлейф-бант, прикрывающий ямочку между ключиц, который получил у французских остряков прозвище dеvot — ханжа, точно такое же несметное число великолепных камней…
Блеск их слепил глаза, и лишь немногие заметили то, на что сразу обратил внимание император, — ужасную бледность Матильды. Досужие глаза видели лишь, что плечи ее прикрыты шарфом, и он заслоняет склаваж сзади, поэтому не разглядишь, как сделана застежка. А для знатоков это имело особое значение, потому что искусство маскировать застежку — дело весьма хитрое и свидетельствует о мастерстве ювелира. В упомянутом склаваже императрицы Екатерины застежка была скрыта бантом. А здесь как, интересно?
Однако были в зале люди, которых явно не интересовали тонкости ювелирного ремесла.
— Сударыня… — прорычал Демидов и сделал движение рвануться к жене, но был остановлен одним взглядом императора — тем знаменитым «взглядом василиска», который наводил ужас на людей и мгновенно обращал их в подобие камня. Застыл и князь, хоть трусом не был никогда, — застыл и только с ненавистью сверкал глазами на жену.
— Сударыня, — проговорил и Николай, но и лицо его, и голос, и выражение глаз при взгляде на Матильду мгновенно изменились. Он был преисполнен неподдельного участия. — Сударыня, нам сообщили, что вы нездоровы. Я, увидав вас, принял было это за шутку, но вы столь бледны… Быть может, супруг ваш прав и вам следовало бы остаться дома?
— Я больше не могу оставаться там! — выкрикнула Матильда, и многие подумали, что никогда не слышали такого ужаса в голосе женщины. — Умоляю вас, ваше величество, защитите меня, спасите меня!
Она бросилась на колени, и шарф скользнул с ее плеч. Общий вскрик изумления пронесся по залу. Нет, разумеется, возглас был вызван вовсе не тем, что застежку склаважа сзади обнаружить не удалось! Вообще о тонкостях искусства ювелирного мало кто в то мгновение думал, потому что все взоры были прикованы к обнаженным плечам Матильды. Сверканье никаких бриллиантов не могло бы скрыть красных рубцов, покрывавших их. Такие рубцы оставляет плеть, это следы ударов, нанесенных немилосердной рукой!
Нетрудно было угадать, чьей именно рукой, кто избил княгиню Матильду, и взоры собравшихся обратились к Анатолию Демидову. Все молчали, ожидая, что скажет император, а он словно онемел от потрясения и гнева.
И в наступившей тишине отчетливо прозвучал шепоток фрейлины Тютчевой:
— Ну что ж, зато она носит самые дорогие бриллианты в мире! Демидовские бриллианты! Пусть еще скажет спасибо, что ее не гноят в подвале Невьянской башни…
Императрица с трудом подавила смешок, да и многие в зале опустили головы, чтобы скрыть ухмылки, потому что остроязыкая фрейлина невольно выразила именно ту мысль, которая явилась большинству присутствующих: мысль о том, что прекрасная, разодетая в пух и прах, украшенная бриллиантами Матильда Демидова, княгиня Сан-Донато, спит, по пословице, в той постели, которую сама себе постелила! Виновны в ее несчастьях были только сама она да ее отец, Жером Бонапарт. И их патологическая алчность.
Что и говорить, семейство Демидовых, сыгравшее столь значительную и благотворную роль в развитии российской промышленности и известное своим баснословным состоянием, которое во многом расходовалось на цели благотворительные, на меценатство, наживало то состояние отнюдь не трудами праведными. Зиждилось оно на слезах, на кровавом поте безвестно канувших в небытие и жестоко угнетаемых работяг. Впрочем, не нами сказано, что в основе каждого крупного состояния лежит преступление! И неважно, грабеж ли это на большой дороге или в открытом море, либо беспощадное наживание каждодневной копеечки на соляных копях, на рудниках, в каменоломнях.
Многие завистливо уверяли, что сам черт Демидовым деньгу чеканит. Они были необыкновенно удачливы и оборотисты, и, очень может статься, старший из Демидовых, Никита, и впрямь душу нечистому продал, чтобы и он сам, и потомство его ни в чем не ведало неудач, чтобы бесова спорина вела их по жизни и помогала богатеть, богатеть, богатеть.
Родоначальник династии, Демид Антуфьев, был с 1672 года кузнецом при Тульском оружейном заводе и ничем особым не прославился, кроме того, что родил сына по имени Никита Демидович: он-то и стал основателем демидовского состояния. В то время Россия вступила в Северную войну с Карлом XII, шведским королем. Искусно изготовленные Демидовым образцы ружей понравились Петру, и император сделал тульского мастера поставщиком оружия для всего русского войска. Демидов показал себя надежным поставщиком, ну а ружья его были значительно дешевле заграничных, хоть и одинакового с ними качества. Желая наградить его, Петр в 1701 году приказал отмежевать в собственность Демидова лежавшие около Тулы стрелецкие земли, а для добывания угля дать ему участок в Щегловской засеке. Спустя год Демидову были отданы Верхотурские железные заводы, устроенные на реке Невье еще при Алексее Михайловиче. Правда, на Никиту Демидова было наложено обязательство — за устройство заводов платить казне железом в течение пяти лет. Было ему также дано право покупать для работы в заводах крепостных людей.
А еще в награду от царя в грамоте того же года Никиту наименовали Демидовым, вместо прежней фамилии — Антуфьев. Сие было великой честью, и Никита уже мысленно видел своих баснословно богатых потомков Демидовых, основы состояния которых он собственноручно заложил.
Немного погодя Петр приказал приписать к заводам Демидова две волости в Верхотурском уезде, потом Никита вновь построил четыре завода на Урале и один на Оке. Разбогатев изрядно, он стал одним из главных помощников Петра при основании Петербурга, щедро жертвуя деньгами, железом и т. д.
Акинфий Никитич Демидов, удавшийся в отца, с 1702 года управлял Невьянскими заводами. Для сбыта железных изделий с заводов он восстановил судоходный путь по Чусовой, открытый еще Ермаком и потом забытый, провел несколько дорог между заводами, основал несколько поселений по глухим местам вплоть до Колывани, построил девять заводов и открыл знаменитые алтайские серебряные рудники, поступившие в ведение казны. Он же принимал меры для разработки асбеста (или горного льна) и распространял вместе с отцом добывание и обработку малахита и магнита.
Акинфий Никитич хотел получить в свою собственность все солеварни в России. Он предложил передать их ему, обещая повысить и без того завышенные продажные цены на соль, а взамен брался отдавать казне всю подушную подать. Предложение было отвергнуто, несмотря на то, а может быть, именно потому, что протежировал Демидову сам всесильный Бирон: и это понятно, ведь временщик делал у него громадные денежные займы. Но императрица Анна Иоанновна все же высоко ценила щедрого заводчика, а потому без колебаний подписала в 1726 году указ, по которому Акинфий Демидов и его братья вместе с потомством настоящим и будущим были возведены в потомственное дворянское достоинство по Нижнему Новгороду «с привилегией против других дворян ни в какие службы не выбирать и не употреблять».