Преступники и преступления с древности до наших дней. Маньяки, убийцы
Шрифт:
Этот труп, несмотря на то, что он уже давно начал разлагаться, был узнан; оказалось, что это труп госпожи де ла Мотт.
Убедившись в первом убийстве, чиновники, производившие следствие, тотчас начали свои изыскания в Версале в полной уверенности, что здесь они нападут на след другого. Сделана была справка со списком лиц, умерших во время поездки молодого де ла Мотта в Версаль. Не обращая внимания на то, что возраст, объявленный родственником погребенного в это время молодого человека, не совпадал с возрастом де ла Мотта-сына, следователи из прихода Сен-Луи тотчас же отправились прямо в семейство Пеке. Господин Пеке и жена его рассказали со всеми подробностями обстоятельства смерти мнимого Бопре.
Решено было вскрыть могилу, и труп молодого человека, умершего на улице Оранжери, был тотчас же узнан так же, как труп его матери, вырытый в подвале.
Несмотря на то, что останки обеих жертв были явными
В приговоре было сказано, что Дерю, уличенный в отравлении госпожи де ла Мотт и ее сына, должен произнести публичное покаяние у главных ворот Собора Парижской Богоматери. К этому месту преступник должен быть привезен в тележке с надписью на груди и на спине: «Умышленный убийца-отравитель». Самое покаяние преступнику повелевается произнести в одной рубашке, с веревкой на шее и с двухфунтовой свечкой в руках. Затем, когда преступник сознается в своих преступлениях, он должен просить прошения у Бога и у закона. После этого преступник должен быть возведен на эшафот, воздвигнутый на Гревской площади. Здесь ему повелевается раздробить руки, голени и бедра и затем бросить его в горящий костер, сложенный под самым эшафотом, и прах его рассеять по ветру. Имущество преступника должно быть конфисковано, но предварительно из этого имущества отчисляется семьсот ливров: двести в пользу короля в виде пени, а остальные пятьсот — для совершения панихид за упокой душ жертв преступника.
Лерю апеллировал к Парламенту, но 5 мая на его апелляцию последовал отказ.
6 мая его привезли в комнату для допроса. Пока его вели туда, он не выказывал ни ужаса, ни беспокойства и говорил с актуарием о некоторых подробностях своего приговора.
Ему прочли приговор, посадили на скамейку и надели сапоги для пытки.
При первом клине, вколоченном между дощечками сапожек, он воскликнул: «О, Боже мой, Боже мой! Сжалься надо мною! Неужели меня присудили к таким мукам. Я говорил им правду, дай же мне силу, о, Боже, поддержать мои слова».
При втором клине он испустил несколько бессвязных криков, потом сделал усилие над собой и сказал: «О, Боже, дай мне силу не изменить истине!»
При третьем клине: «О, Господи! Я скрыл только смерть молодого де ла Мотта; я не могу признаваться в том, чего не было. Я невиновен в отравлении».
При четвертом клине он повторил: «Господи! Ты ведаешь, что я не отравил их. Она умерла естественным порядком, а сын сам не хотел, чтобы позвали к нему доктора».
Твердость его не уменьшилась при экстраординарной пытке, он перенес все четыре клина, не переставая уверять, что госпожа де ла Мотт и ее сын умерли своей смертью. В то же время он молил Бога обнаружить заблуждение суда, жертвой которого он делается. У края могилы он не изменил своей страсти притворяться. Лерю и умирая так же, как при жизни, не только лгал людям, но и обманывал Бога. Его отнесли в часовню, где он молился вслух с большим усердием и жаром. Время от времени он прерывал молитву, призывая Бога в свидетели своей невиновности. Он просил Бога совершить чудо и оправдать его и говорил, что без сожаления готов принести в жертву жизнь свою, чтобы только память его была очишена от возводимых на него преступлений.
В час пополудни явился исполнитель.
Вот что пишет парижский палач Шарль-Генрих Сансон [15] в своих заметках:
«Уже около двух месяцев в Париже только и разговоров, что о Дерю. Когда преступника водили на улицу Мортеллери, чтобы показать ему труп отравленной им женщины, то стечение народа было так велико, всеобщее негодование так сильно, что потребовалось призвать две роты французской
5 мая лейтенант уголовного суда Башуа де Вильфор уведомил меня, что необходимо приготовить все нужное для казни Дерю, а на другой день, 6 мая, я уже отправился за ним в Шателе. В то время столько слухов ходило о Дерю, ему приписывалось столько убийств, хотя и совершенных при помощи яда, что я ожидал встретить в преступнике сильного, хорошо сложенного человека. Поэтому я очень удивился, когда нашел на постели маленькое существо, до того истощенное и бледное, что, судя по безбородому, сморщившемуся, как яблоко, лицу, его скорее можно было принять за дряхлую старуху, чем за энергичного преступника. Но как ни тщедушен казался преступник, он, по словам пытальщика, с необыкновенным мужеством выдержал все восемь классов ординарной и экстраординарной пытки. Действительно, он не казался слишком истерзанным пыткой и молился хотя слабым, но очень внятным голосом. Я подошел к нему с поклоном и сказал: „пора“. Он спросил меня, куда я поведу его, и когда я не ответил на это, он очень быстро и с перерывами проговорил: „В ратушу! Я хочу изложить письменно то, что говорил на спорах. Нет, я не отравитель“».
15
Ш.Г.Сансон — дед автора записок Г.Сансона.
Еще со вчерашнего дня шел сильный дождь, так что я должен был приказать прикрыть костер, приготовленный для Лерю. В ту минуту, когда я сел с преступником в позорную тележку, дождь до того усилился, что мне не помнится даже, случалось ли еще когда-нибудь видеть такой ливень. Лерю, несмотря на ужасные преступления, в которых был уличен, не показывал ни раскаяния, ни готовности сознаться. Он отправлялся на тот свет не раскаявшимся преступником и потому не возбуждал слишком большого сострадания к себе. Но его маленькое тощее тело до того дрожало под тафтяной одеждой, что во мне невольно появилось чувство сострадания. Я попросил у пристава Фавро зонтик и передал его осужденному.
Во все время переезда он не переставал говорить: то он читал молитвы и псалмы, то, обращаясь ко мне и к господину Бендеру, говорил о своем осуждении и продолжал уверять, что он не отравлял госпожу де ла Мотт, что она умерла своей смертью и что он виноват только в том, что скрыл ее труп.
Когда мы прибыли на Гревскую плошадь, я по его просьбе приказал остановиться у здания ратуши. Дерю вошел в комнату и долго писал свое предсмертное завещание.
Когда пробило три часа, его вывели и перевезли на эшафот. Он так пожелтел за это время, что напоминад собою человека, больного желтухой, но в то же время он был спокоен и не дрожал. Когда ему развязали руки, чтобы привязать его к андреевскому кресту, он посматривал на толпу и махал некоторым своим знакомым рукой. Потом он стал помогать моим помощникам снимать с него платье, что было вовсе нелегко, потому что, несмотря на зонтик, он промок до костей.
Его привязали к кресту. Тогда он попросил у господина Бендера позволения приложиться к распятию. Сделав это, он пристально взглянул на Бастьена, одного из моих слуг, который обязан был казнить его и уже взялся за булаву. Лерю посмотрел на него и промолвил: «Ну, поскорей к делу!»
Бастьен тотчас же раздробил ему руки, голени и бедра. При каждом ударе преступник издавал пронзительные крики. Но когда нанесен был удар в грудь, то Дерю не шелохнулся и замер с открытыми глазами. Тело его было сожжено так, как было сказано в приговоре.
Г.Сансон. Записки палача. — М.: Терра, 1996.
6. Портреты убийц эпохи Французской революции
Знаменитый французский сыщик Франсуа Видок, в молодости сам посидевший во многих тюрьмах Франции, в своих записках нарисовал яркие портреты убийц того времени «В 1799 г. в камере № 3 Брестской тюрьмы я нашел собрание всех разудалых злодеев острога. Я видел там одного, по имени Видаль, который внушал отвращение самим каторжникам. Задержанный четырнадцати лет среди шайки убийц, с которыми он участвовал в преступлениях, он избавился от эшафота только благодаря своей смелости. Приговоренный на двадцать четыре года заточения и едва успев поступить в тюрьму, он убил товарища ударом ножа во время ссоры. Приговор на заточение был заменен приговором на двадцать четыре года каторжной работы.