Преступники и преступления. Законы преступного мира. 100 дней в СИЗО
Шрифт:
ЧЕЛОВЕК С МОЛОТОМ
— Что там тебя еще мучит, капитан? — после короткой паузы спросил Христос.
В его голосе, кроме усталости, уже слышалось отчаяние и безысходность.
— Да вот, еще одно заявление, даже не знаю, с какой стороны начать.
— Прочитай, может, на этот раз у нас с тобой что-то получится.
Шлапак, еле разбирая слона и выражения, забасил:
«Объяснительная от гражданина Марочкина Семена Федоровича, проживающего село Торчин.
Восьмого июня я зашел до своего друга Кулиша Васи, чтобы взять молот, который он взял в заготзерно. Он сказал „хорошо, я тебе его дам, только сядь, я тебя угощу“. Я не хотел его угощения, но он попросил
Когда мы пришли до него, я сказал ему: „поясни мне, за что ты меня бил?“ Так он еще ударил меня в ногу. Свидки есть, как он меня бил, но он грозил свидкови, если она скажет, что он меня бил, то я ей дам, как тебе.
Прошу разобраться в поведении гражданина Кулиша Васьки.
Участковый умолк и, с трудом сдерживаясь от смеха, вопросительно посмотрел на Христа.
— Это письмена давно минувших дней? — немного подумав, спросил тот.
— Нет, что вы, написано неделю назад.
— Странно, древнеславянский напоминает. Плохо, если у вас еще так разговаривают. Далеко им до чистоты нравов, очень далеко. Но сейчас не до этого. Не нужно их звать сюда. В таких душах даже со свечой ничего не рассмотришь. Они тоже заслуживают того существования, какое имеют.
МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА
— Может, на сегодня хватит? — неуверенно спросил Шлапак, с опаской поглядывая на загрустившего Христа.
— Там еще ждут двое, мужчина и женщина. Пусть войдут, — тяжело выдохнул Иисус.
Зашла пара. Вперед выступил высокий, крепкий мужчина со свирепым взглядом впалых глаз, крупным лицом, толстыми лоснящимися губами и красным мясистым носом. За ним стояла маленькая, худенькая женщина, простоволосая, бледная, как снег, с большими влажными глазами.
— Что ж это ты, Рубцов, вытворяешь? А?
— Да вы шо, начальник, — возмутился здоровяк, — я ее пальцем не трогаю. Спросите сами, коли не верите.
Иван Васильевич перевел взгляд на его супругу, и та сразу же залепетала:
— Что вы, что вы, мы хорошо живем, мирно, в любви и согласии…
— Да, да, мирно, как голубки, — перебил участковый, — а ваши соседи уже третье заявление подали. И все просят угомонить муженька вашего. Вот послушайте: «Рубцов ежедневно напивается до бесчувствия, бьет жену чуть не до смерти и выгоняет из дому. В ночь с субботы на воскресенье привязал ее к бамперу своего „Запорожца“ вместо собаки, и она до утра ночевала возле машины».
— Ты что, Рубцов, очумел?
— Да вы шо, начальник, я ее пальцем не трогаю. Спросите сами, коли не верите.
— Нет, нет, упаси боже, я иногда люблю на свежем воздухе, — нервно то ли засмеялась, то ли заплакала женщина.
— Успокойся, раба божья, — голос Христа звучал холодно и ровно, — слезами горю не поможешь. А ты, блудник рода человеческого, из земли поднялся и прахом станешь. К тому же очень скоро. Греховная жизнь коротка и быстротечна. Как темная ночь. Неужели тебе не хочется оставить после себя добрую память, след в сердцах и душах ближних?
— А тебе шо до этого? — покосился Рубцов. — Мне все равно, шо после меня будет.
— Неужели тебя совесть не мучает, неужели
— Чего боятся? Я сам кого хошь прокляну.
— Твой ум не ведает, что язык говорит. Ты, как высохший колодец, пустой и мертвый, как бездушная плоть, лишенная чувств и воли. Иди и жди суда, суда страшного и неотвратимою.
Христос выпрямился, закрыл лицо руками и, покачивая головой, добавил:
— Как страшен человек без веры, какой он глупый и дикий…
ПРОЩАНИЕ
Смеркалось. Косые солнечные лучи, прорезая общественный пункт охраны правопорядка, освещали скорбное лицо Христа и сгорбленную спину инспектора, который уперся подбородком в подставленные кулаки и, не моргая, всматривался в запыленное окно, созерцая поблекшие краски окружающего мира. Ему казалось, что все люди в сущности такие же грязные, затемненные, затянутые паутиной, окруженные тенями и мраком своих пороков, как это стекло.
— Ну что, капитан, — нарушил молчание Иисус, — не знаю, как тебе помочь, могу только посочувствовать: тяжелая у тебя служба.
Встал, спрятал руки за спиной и зашагал из угла в угол, рассуждая вслух:
— Неимоверно сложно очищать души, утяжеленные жадностью, глупостью и суетой. В бедности и вере человек смиреннее и светлее. Тысячелетиями он просил у Бога только терпения, чтобы вынести то, чего нельзя изменить, силы и мужества, чтобы исправить то, что можно исправить, и мудрости, чтобы отличить первое от второго. А сейчас что? Самовнушение и психотерапевтические установки? Указания и требования вышесидящих к нижестоящим?.. Все это несовершенные, деформированные копии древних и вечных, как Вселенная, традиций и нравов. Их нечем заменить и ничем не искоренить. Можно, правда, обманывая себя, признать все старое смешным и отжившим, но чем тогда заполнить пустоту душ и раскрошить камни сердец? Как изменить думы и порывы тех, кто бесится с жиру, оскверняясь злословием, завистью, вином и развратом? Даже совесть и честь не выдержали испытания временем, искусившись золотом и властью. Людей уже ничто не интересует, кроме собственного успеха, и ничто не беспокоит, кроме личного благополучия. Доминируют зависть и эгоизм; любви к ближнему мешает привлекательность чужого. У вас только один путь из этой бездны — нужен умный, сильный, умелый поводырь и неподдельный пример честности и бескорыстия.
Спаситель остановился посреди комнаты и строго посмотрел в глаза Шлапаку, который завороженно ловил его слова и взгляды. Каждый старался заглянуть как можно глубже, чтобы понять друг друга и хоть немного приблизиться к истине извечных споров о бесполезной суете и томлении духа.
— Ну что тебе еще сказать? — задумчиво спросил Христос. — Когда-то Сократ просил у Господа только то, что будет полезным для него. Взвесь и ты себя по этой мерке. Не проси того, с чем не совладаешь. Гнилой плод сам упадет с дерева, а здоровый вызреет в свое время. На все воля божья. А посему, что я могу предложить? И кому? Верить в Господа, Отца моего, вы не хотите, делать добро разучились. Умеете только подозревать и запрещать. О, Боже, снова пришел мой черед, человечеству нужны новые жертвы и распятия!
Христос поднял руки к потолку и растаял, как дым…
Иван Васильевич еще долго растирал пальцами виски, а ладонями чело и щеки, убеждаясь в своей духовной и материальной цельности. Наконец, овладев пустыми и будничными мыслями, вернулся к привычной земной жизни. Собрал со стола все бумаги в одну кучу и швырнул в сейф. Старательно опечатал его, сунул под мышку изрядно потертую папку с бланками актов и пошел в церковь.
Прихожане уже дважды жаловались на батюшку за его невиданное святотатство. Службу правит выпившим, пожертвования прихожан, собранные на ремонт церкви, разбазарил… Имеет двух любовниц, с коими во грех входит в лоне церкви и даже за иконостасом. И тому подобное. Но про него капитан милиции не доложил Христу. Не хотел его окончательно расстраивать. Боялся, что святой воспримет это чересчур болезненно.