Преступники. Факел сатаны
Шрифт:
— Хорошо бы, — закивала Рогожина.
— Скажите, какая у вас была обязанность в клинике профессора Баулина? Вы, по–моему, какое–то время состояли там в штате?
— Состояла. Но, поверьте, Игорь Андреевич, я к ним не просилась. А было так. Лет пять назад в Березки приехал Евгений Тимурович. Тут же разыскал меня, познакомились.
Он поинтересовался, знаю ли я секреты травников. Я ответила, что знаю, дед научил. Баулин обрадовался, потому что тоже собирался в своей клинике лечить травками. Короче, нашли мы с ним общий язык. Правда, он больше по–научному, а я по–простому, по–народному… Евгений Тимурович сказал, что оформит меня на работу…
— Вы каждый день ходили на службу? — спросил Чикуров.
— Зачем? В клинику я ходила
— А в чем заключались ваши обязанности?
— Я с работниками клиники и «Интеграла» собирала различные растения, учила, как и где рвать, сушить… Евгений Тимурович приезжал, советовался, какую травку от какой хвори лучше использовать… Вообще–то сам он хорошо разбирался в травах, а местные, наши, — не очень. Баулин каждую травку в лаборатории изучал, на животных пробовал. Потом больных лечил… Мной он был доволен, даже на собрании похвалил… Можете спросить у тамошних врачей.
— Понятно, — сказал Игорь Андреевич. — А почему вы ушли из клиники?
Этот вопрос, видимо, был неприятен Рогожиной — на ее лице промелькнула тень.
— Так ведь я уже свое дело сделала… Научила, рассказала и показала, — ответила она. — А тут стали применять машину Ростовцева. И вообще, добавлять какие–то заморские фрукты, орехи… А я только по нашим травкам специалист… Вот и уволили… Сын мой шибко обиделся на Баулина…
— За что? — спросил следователь.
— Честно говоря, мне неловко было у них зарплату получать. Ведь я так и так травки собирала. Для себя. Ну подумаешь, ходили со мной работники клиники и «Интеграла»… Сына возмутило, что мне спасибо не сказали. Могли ведь пригласить, поблагодарить, объяснить, что к чему. Ну, как это по–людски делается… А то приказ вывесили, и все. А Юра у меня с детства никому даже самой малой обиды не прощает, долго помнит… С одним соседским мальчишкой как–то поссорился в школе, так до сих пор не разговаривает. Ни руки не подаст, ни на поклон не ответит… Такой характер.
— Юрий Юрьевич не говорил вам, что, возможно, намеревается отомстить Баулину? — спросил прямо следователь.
— Да вы что, Игорь Андреевич! — замахала руками Рогожина. — И в голову не берите! Не мог он. Не мог! — повторила она убежденно. — Тем более из–за такого…
— Ну а из–за Орловой? Говорят, у них с Баулиным что–то было?
Этот вопрос еще больше подхлестнул Рогожину.
— Юра теперь благодарит судьбу, что расстался с ней!
— Но я слышал другое… Когда Аза Даниловна ушла от вашего сына, он места себе не находил. Даже уехал из Березок, чтобы забыться…
— Верно, уезжал. Так ведь тогда еще любовь не остыла. Сразу–то трудно от сердца оторвать. Хотя она, прямо скажем, неверная. И не только в этом ее беда. Сначала я думала: ну, перебесится, вернется к мужу. Всякое бывает. Негоже дочку без отца оставлять… А потом как–то узнала про нее кое–что и поняла: действительно хорошо, что они расстались…
— А что именно узнали? — насторожился Чикуров.
— Не хочу ворошить, — отмахнулась хозяйка.
— И все–таки? — настаивал следователь.
— Вы, наверное, видели на плите памятника фамилию Бульба?
— Да, — кивнул Игорь Андреевич.
— Они с моим мужем и срывали немецкий флаг с поссовета. Петро Бульба принес сюда на себе раненого Юрия. Сам Петро тоже погиб, через день… Теперь вместе лежат, — вздохнула Рогожина. — А когда, значит, отделали все мрамором, пионеры разыскали вдову Бульбы. Она под Ужгородом живет. Написали ей. Ганна Игнатьевна тут же приехала. Постарше меня, на пенсии давно. Поплакали мы, мужей вспомнили, войну. В общем, лиха на каждую хватило. Игнатьевна приехала сюда с дочкой, Миланой. Имечко такое не зря дали — очень симпатичная женщина. Дочка она была приемная. Игнатьевна ее из детдома взяла, потому как своих с Петром не успели прижить… Милана с виду вроде здоровая была… Ну, погостили они у меня две недели. Расставались как родные, ей–богу… А через год Милана приехала уже
— Милана замужем? — поинтересовался Чикуров.
— Была… — вздохнула Рогожина. — Вот только мужик ей попался непутевый…
— Пьет?
— Картежник заядлый. Все деньги, что получает, спускает в карты. Мало что свои — и ее тоже… Возвратилась Милана скоро. С матерью и сыном. Мальчонку Ондрийкой звать, малышка совсем, грудничок. Только у мамки от болезни молока нет, козьим кормили. Я сына своего попросила посодействовать. Он обратился к Ростовцеву, а тот сказал, что местами в клинике распоряжается Баулин. Но Юра к нему идти отказался… Я посоветовала хлопотать через военкомат. Как–никак Ганна Игнатьевна вдова героя… Из военкомата позвонили Евгению Тимуровичу, и он приказал, чтобы Милану положили в клинику. А сам уехал куда–то, на совещание, что ли… Они пошли к Азе, то есть Орловой, — поправилась Рогожина. — Та заявляет: рада бы, мол, да свободных коек нет, а когда освободятся, неизвестно. Игнатьевна спрашивает: почему нет, ведь сам профессор дал команду принять. Орлова покрутила, повертела и сказала, что сделать можно, но нужно две тысячи рублей… Господи, да где же взять такие деньги?.. Тогда Игнатьевна съездила домой, сняла с книжки свои крохи, корову продала… Короче, собрала две тысячи. Милана сунула Орловой, и место тут же нашлось…
— Вы знали об этом тогда? — не выдержав, спросил следователь.
— Откуда–а! — протянула Рогожина. — Это мне уже потом Игнатьевна рассказала… Ну, легла, значит, Милана в клинику. Лечили ее там больше месяца. Вроде бы отпустила болезнь. На радостях Милана кому–то даже подарок купила…
— Кому? — задал вопрос Чикуров, которого все больше заинтересовывал рассказ Рогожиной.
— Чего не ведаю, того не ведаю, — развела руками Александра Яковлевна и продолжала: — Так вот, уехала Милана домой, а через два месяца померла…
— От этой самой болезни? — уточнил следователь.
— От чего же еще… Вы представляете, каково бедной Игнатьевне? Внучек малый остался на руках… Расходы… Раньше хоть корова выручала. Игнатьевна молоко продавала, все прибавка к пенсии… А теперь–то коровы нет!.. Примчалась Игнатьевна сюда и к Азе Даниловне в ножки: верни деньги, христа ради! Ведь не вылечили дочку, померла! Если, мол, не все, то хоть половину верни… И вдруг Орлова заявляет, что никаких денег не брала, нечего клеветать… Ганна Игнатьевна прямо опешила. Говорит: сама ведь Милана дала тебе из рук в руки две тысячи!.. Орлова раскричалась, что те деньги твоя дочка своему мужику, видно, отдала, на карточный, мол, долг…
— Откуда Орлова узнала, что он картежник? — спросил следователь.
— А кто же его знает? Может, Милана сама поделилась с ней, а может — с кем из больных, а те уж Орловой передали… Что я хочу сказать: ко всему прочему, Аза Даниловна пригрозила Игнатьевне, что в милицию позвонит и ее, Игнатьевну, мол, арестуют…
— За что? — удивился Чикуров.
— Как за что? За клевету! Так и сказала… Пришла ко мне Ганна Игнатьевна вся в слезах. Спрашиваю: ты чего? Вот тогда–то она все и выложила. Я сначала даже не поверила. Потом вижу: нет ей резону брехать. Да и не из таких она… Я первым делом отчитала ее: почему, мол, не сказала мне, когда только еще Орлова требовала с них деньги? Да я бы эту Азу!.. — Рогожина сжала кулаки. — Сама лично пошла бы в милицию, к Ганже, к Баулину, до Кремля бы дошла, а порядок навела… Ну, думаю, теперь–то чего после драки кулаками махать. Теперь ведь ничего не докажешь. Даже если бы и поверили, то что? Милана деньги передавала без свидетелей… Короче, те две тысячи — с концом. И не знаю, чем же Игнатьевне помочь…