Преступники. Факел сатаны
Шрифт:
— И откуда ты все это знаешь? — спросил Чикуров, удивляясь эрудиции мальчика.
— От Александры Яковлевны, — кивнул он в сторону травницы, объяснявшей в сторонке что–то маленькой девочке. — Знаете, сколько интересного мы от нее узнали! Главное…
В это время Александра Яковлевна обратилась к мальчишке, разговаривающему с Чикуровым:
— Тимоша, спустись–ка в погреб, принеси трехлитровую банку с квасом. Она на третьей полке, с краю.
Тимоша извинился, побежал к избе, а Рогожина стала разбирать сегодняшний «урожай». Вдруг она нахмурилась.
— Кто сорвал? — спросила она, показывая длинное растение.
— Я. А что? — откликнулась девочка лет двенадцати.
— Негоже так, Валя, —
Та покраснела.
— А вот это срезано как надо, — продолжала Рогожина. — Низок стебля не нужен, толку в нем мало…
Рогожина перебирала собранные растения, рассказывая, как надо и как не надо делать. Вернулся из дома мальчик с квасом. По кругу пошел эмалированный ковшик. Пили все жадно — разогрелись на солнце.
— Отведайте, не пожалеете, — предложила хозяйка Чикурову, когда все дети напились. — Черемуховый квасок.
Игорь Андреевич с удовольствием пригубил чуть играющий терпкий напиток, приятный на вкус и освежающий, и даже не заметил, как выпил целый ковш.
Увидев у одной девочки в руках стебель лопуха с корнем, Чикуров подумал, что этот сорняк в ее корзину попал случайно. Но девочка, оторвав и отбросив стебель и отложив корень, сказала Игорю Андреевичу:
— Вот у нас его считают за сорняк. А во Франции, Бельгии, Америке и Китае употребляют в пищу… Вернее, едят молодые корни.
— Неужели? — удивился Чикуров.
— Факт, — подтвердил Тимоша. — А в Японии даже специально разводят на огородах и промышленных плантациях. Так же, как в Западной Европе культивируют первоцвет…
Затем дети, дружно попрощавшись с Рогожиной и Чикуровым, нагруженные лесными трофеями, потянулись со двора.
— Собирание трав тоже, смотрю, премудрость, — сказал следователь, провожая их взглядом.
— Как всякое дело, — философски ответила хозяйка, сметая в кучу забракованные ею растения, листья и другой мусор. — Мне дед рассказывал: в старину отправлялись за травкой, попостившись, уходили подальше от жилья, где не слышно петушиного крику, да еще имея при себе выкопанный заранее без помощи железа корень плакун–травы, который якобы отгонял злое чародейство… И, прежде чем начинать, раздевались догола, купались в росе, читали заклинание… Вот какое отношение было! Лекарей тогда мало было, ценили травников… Теперь из–за пустячной простуды бегут в аптеку за таблетками да микстурами. А надо бы чайку с малиной, мятой или листьями смородины и медком — вот и все лечение… Правда, надобно знать, где какую травку искать, когда срывать. Иные думают: вышел в поле или же в лес — на каждом шагу найдешь, что тебе угодно… Ан нет! И потом, нынче многие растения стали в редкость. Конечно, теперь в лес идут и едут все, кому не лень. Достаток у людей появился — машины, мотоциклы… В город возвращаются с охапками черемухи, ландышей, иван–чая, а потом выбрасывают, не думают, что это сущая погибель для природы. Иной раз пойдешь в лес, где наезжали туристы, — фиалки не найдешь. Значит, истребили всю… Плакать хочется…
Александра Яковлевна аккуратно сложила мусор на рогожку и понесла куда–то за дом. Вернувшись, спросила:
— Так вы специально из Москвы по мою душу? Интересуетесь целебными травами?
— Нет, к сожалению, по другому делу. Нерадостному.
Рогожина внимательно посмотрела на него.
— Зайдемте в дом, поговорим там, — предложила она.
Чикурова уже и впрямь потянуло в прохладу избы — уж очень сильно припекало на улице.
Хозяйка провела его в знакомую горницу. Чикуров не знал, с чего начать разговор. Он погладил рукой ствол березы.
— Откуда такая диковина?
— Постарше меня будет, — ответила хозяйка. — Избу еще дед рубил. Полы не успел настлать,
Вдруг откуда–то раздался скрипучий голос:
— Аллек–сандрра!
Следователь огляделся по сторонам.
— Сейчас, голубчик, выпущу, — сказала Рогожина, открывая дверь в другую комнату.
Чикуров остолбенел: в горницу влетел… ворон и прямехонько опустился на плечо следователя. Потоптавшись и пристроившись поудобнее, стал рыться клювом в его волосах.
— Кыш–кыш! — строго погнала его хозяйка. — Ишь, хулиган!
Птица захлопала крыльями, взлетела, уселась на жердочку и, наклонив голову, стала оглядывать гостя.
От неожиданности Игорь Андреевич растерялся.
— Последние волосы хотел выскубать, — проговорил он, приглаживая растрепанную и впрямь давно уже поредевшую шевелюру.
— А вы отвар из шишек хмеля пробовали? — спросила Рогожина, несколько смущенная беспардонным поведением ворона.
— Нет, — признался Игорь Андреевич.
— Хорош для роста волос… Помогает также отвар из лопуха, — посоветовала травница.
— Спасибо, — поблагодарил следователь, с опаской поглядывая на ворона. — Откуда он у вас?
— В лесу подобрала. Молодым. Лапа у него была поврежденная… Вырос хулиганом… Оставишь здесь, — она показала на пучки растений, развешанных по стенам, — все растреплет, размечет по горнице. Так я, когда ухожу, запираю его в другой комнате… А говорить ребята научили… Что же это мы стоим, — спохватилась хозяйка и, когда они сели на стулья возле стола, спросила: — Так что вас интересует, Игорь Андреевич?
— Ваша жизнь, — ответил следователь.
Она бросила на Чикурова внимательный взгляд, но опять вроде бы не спешила узнать, кто он.
— Что именно из моей жизни?
— Как партизанам помогали, как сложилась ваша судьба в дальнейшем…
Рогожина начала не очень уверенно, потом стала говорить все охотнее. Как она со своим дедом Прохором Лозовым лечила раненых бойцов, как в день свадьбы похоронила жениха.
— Хороший он был, Юра Рогожин, — рассказывала травница об отце своего сына. — Кругом кровь льется, фашисты лютуют, а он не хотел о войне думать — все мечтал о мирном времени. Представляете, пекся о людях, которые жили в безводной пустыне Сахаре. Хотел после войны проект подать, как туда доставлять большие горы льда из северных морей, айсбергами называются. По воде буксировать, как баржи… Да, если бы не вражеская пуля, и у меня другая жизнь была бы. — Рогожина надолго замолчала, задумчиво глядя в окно.
— А как погиб ваш дед? — поинтересовался Чикуров.
— Тем, что сейчас с вами беседую, я деду своему обязана… Согнали, значит, нас фрицы в балочку. Всех, кто помогал партизанам. Сорок три человека. Ну, меня и деда, конечно… Начали палить из автоматов… Дед то ли нечаянно, то ли специально, до сих пор не знаю, повалился и подмял меня под себя… Кругом крики, стоны… Лежу под дедушкой и чувствую, как на меня его кровь льется… Потом фашисты ходили, добивали, кто шевелился… Лежу ни жива ни мертва, даже дышать боюсь. Вдруг слышу голоса. Два полицая, из наших, отец и сын Порфирьевы… У–у–у, лютовали, гады!.. Останавливаются рядом, младший Порфирьев говорит: «Давай снимем одежду с Лозового…» У меня аж сердце зашлось от страха: поднимут деда, увидят, что дышу, и… Старый Порфирьев сплюнул, отвечает: «На кой ляд нам его обноски. И так воз барахла дома, девать некуда…» И ушли. Под вечер выбралась я из–под мертвых. Совсем девчонкой была. Ужас берет, но я всех перещупала, сердце слушала, может, кто живой остался… Нет, всех порешили, кроме меня… Ну, подалась в лес, к партизанам. Там и родила Юрия…