Преступный человек (сборник)
Шрифт:
Наконец, есть еще много произведений маттоидов-публицистов, предлагающих разные крайние меры относительно государственного благоустройства. Среди них особенно много экономистов, которые выступают с различными проектами в целях улучшения финансов Италии. Так, например, мне попалась брошюрка по этому вопросу с таким заглавием:
«Об универсальном ростовщичестве как причине нарушения экономического равновесия в наше время – рассуждения, почтительнейше предложенные одним избирателем на благоусмотрение его превосходительства, председателя Совета и министра финансов, господина Марка Мингетти, с целью доказать необходимость, возможность, удобство и справедливость патриотического займа в четыре миллиарда только за один процент со ста, как единственное средство противодействовать ростовщичеству банков и добиться прочного равновесия в балансе,
Таково полное заглавие брошюры. Средство это основано на добровольной подписке или, скорее, принудительном займе через посредство богатых евреев. Нечто, как две капли воды сходное, предлагается также в брошюре под заглавием «Каким образом доставить министерству финансов и торговли миллиард, а вслед за тем и другие миллиарды».
IV. Графоманы-преступники (Манжионе, Де Томази, Бианко, Гито, Санду) (к главе IX)
Но едва ли не бо'льшую важность представляет изучение тех графоманов, которые из мнимолитературной сферы переходят часто в область политики и законоведения. Я назову их графоманами сутягами, политиканами или, вернее, преступниками. Обыкновенно все они обладают даже особым почерком, как я доказал это в «Архиве психиатрии». Примеров такого рода накопилось за последнее время даже слишком много. Начнем с Манжионе. Это человек на первый взгляд совершенно здоровый, хотя изредка у него бывает временный паралич нижней половины тела, но лишь на короткое время и притом без потери сознания. Он с любовью отзывается о своих защитниках на суде и об ухаживавшем за ним в больнице кураторе; обыкновенно бывает здоров и испытывает недомогания лишь в исключительных случаях, перед наступлением гроз, отличается хорошей памятью и кротким, ласковым характером. Только в недавнее время, вследствие ли тюремного заключения или волнений по поводу процесса, у Манжионе начали появляться настоящие маниакальные приступы, но они исчезли после того, как его отдали на попечение доктора Фиордиспини.
Перепробовав различные ремесла, он в 15 лет бежал из дома, некоторое время скитался, потом жил на средства своей сестры; затем он вздумал жениться и сделал это без согласия отца. В 1848 году он участвовал в восстании и в 1851 году попал за это в тюрьму. В 1860 году Манжионе снова принимал участие в борьбе за освобождение родины и служил Гарибальди проводником, но вследствие ссор со своими начальниками принужден был удалиться. Тогда он стал переходить от одного занятия к другому – строил мосты, делал кирпич, пахал землю, служил при кладбище и всюду оказывался умным, дельным, честным работником, но в то же время крайне неуживчивым человеком; у него была положительно страсть к ссорам и тяжбам, в которых лишь сам повод бывал иногда справедливым, все же остальное являлось следствием мелочной, чисто безумной пунктуальности. Претензии свои он излагал в пространных записках, а если была возможность, то и в печатных статьях.
Этих последних у меня теперь под руками 23 штуки, и все они по содержанию почти одинаковы. В них автор то жалуется на некоего Фачоли, который обещал поставлять ему уголь по одной цене, а потом назначил другую; то укоряет супрефекта в том, что тот не принял его сторону в борьбе с коммунальными советниками Вараподио; то, наконец, оправдывается в преступлениях, будто бы приписываемых ему, или представляет на суд общественного мнения свои личные споры с разными лицами. Я не стану перечислять здесь всех произведений Манжионе; скажу только, что, судя по их многочисленности, можно смело утверждать, что они составляли главное его занятие и стоили ему больших расходов. Он сам сознавался, что в продолжение 11 лет ежемесячно тратил не менее 175 лир, чтобы отвечать своим клеветникам, а в процессе против синдика Джуссо привел в числе убытков сумму в 250 лир, употребленных на составление различных бумаг и копий, хотя у него было четыре бесплатных переписчика. И это вполне понятно, если принять во внимание, что Манжионе сообщал публике всякие мелочи, его касающиеся, например сколько фунтов хлеба он съедает в день, и печатал все, что попадалось ему под руку, – даже счета своего сапожника. Стоило только кому-нибудь косо взглянуть на него в кофейной или, принимая партию кирпичей, ошибиться на одну дюжину, чтобы он тотчас же принялся строчить статьи по этому поводу и ухитрился найти тут связь со своими главными недругами – гражданами Вараподио. Один вполне достоверный свидетель выразил даже такое предположение, что Манжионе покушался убить графа Джуссо лишь за его отказ прочесть написанную им брошюрку «Блоха и лев».
Характерные особенности произведений Манжионе составляют:
Во-первых – масса мелочных подробностей, занимающих здесь место фанатизма, свойственного другим маттоидам, и постоянное употребление двух или трех эпитетов к каждому слову.
Во-вторых – повторение стереотипных оборотов и образных выражений, например под блохой он разумеет себя, как сам же поясняет, а лев служит у него символом могущества различных синдиков, с которыми он боролся.
В-третьих – употребление разнообразных шрифтов и страсть к подчеркиванию слов; так, в прокламации на имя короля, расклеенной им на улицах Рима за несколько часов до покушения, на 27 строках используется 7 разных шрифтов. Забавно, что тут же он поместил список своих сочинений, хотя эта прокламация писалась накануне задуманного им преступления.
В-четвертых – с психологической точки зрения эти произведения ненормальны потому, что в них преобладают идеи мегаломаньяка: он разработал для Италии государственное устройство, он один только честный человек и пр. Когда Никотера заметил Манжионе, что он сам отчасти виноват в своих несчастиях, так как был слишком неуживчив и сварлив, тот возразил на это: «Нет, мои несчастия следует приписать моей твердой и неизменной любви к родине, моему стремлению к гражданскому и моральному прогрессу, неподкупной честности, необыкновенным сверхъестественным дарованиям, деликатности, искреннему великодушию и непритворной гуманности, а в особенности моему постоянству в страданиях и надеждах и добродетельному образу действий». В брошюре «Блоха и лев» он называет себя «наиболее гонимым и преследуемым из политических деятелей Италии».
В-пятых – кроме мегаломании у него всюду присутствует также идея преследования, и это понятно: так как никто не признает за ним величия, то ему поневоле приходится быть в разладе со всеми. Вместе с тем он, подобно прежним императорам, считает всякую обиду, нанесенную ему лично, оскорблением государства и придает преувеличенное значение каждой мелочи, касающейся его особы. Он жалуется не только на притеснения всякого рода – вымогательство, шпионство, – но даже на то, что его собирались убить, отравить, сжечь живым в собственном доме.
В-шестых – изобилие мелких, ненужных подробностей, например: «С 21-го числа и до сегодня, – пишет Манжионе («Блоха и лев») я довольствовался только 21/2 фунта хлеба, данного мне в кредит Броно Раньеро, который ссужает меня также 15 сольдо (20 к.) в день, причем я распределяю их таким образом: 7 сольдо на бобы или чечевицу, 3 – на тесто, 3 – на масло и 1 – на уголья». В другом сочинении, говоря о том, что в продолжение трех месяцев ему пришлось существовать на 13 сольдо в день, он перечисляет, что именно покупал на них ежедневно.
В-седьмых – полнейшее отсутствие логичности, недостаток, всегда заметный в сочинениях душевнобольных, даже наиболее рассудительных. Так, Манжионе относит к числу преследований не только вполне невинные поступки окружающих, но даже ходатайства о нем и вообще все, что делалось из желания облегчить его положение. На суде он горячо опровергал чрезвычайно полезное для себя показание свидетелей, что он находился в возбужденном состоянии после того, как совершил преступление, и с негодованием протестовал против высказанного кем-то подозрения в том, что приписываемые ему сочинения написаны не им самим, хотя это не могло повлиять на исход процесса.
Несмотря на это, у Манжионе были незаурядные способности, и во всем, за что только он ни брался (а ведь занятия его отличались крайним разнообразием), проявлялась его практичность. Между прочим, исключительно лишь благодаря ему городское общество приобрело лишних 8 тысяч лир при продаже земель. Сообразительность свою он не раз доказывал и на суде: так, когда его уличили в ложном показании относительно данной ему графом Джуссо пощечины, он возразил – это была моральная пощечина. Кроме того, он, подобно другим преступникам, утверждал, что не имел намерения убить графа, а хотел только его ранить, тем более что и удар был нанесен не кинжалом, а простым ножом. Наконец, нужно заметить, что Манжионе отличался замечательной честностью и бескорыстием. Жизнь он всегда вел самую скромную, отказывал себе во всем и нередко буквально голодал по нескольку дней. Когда правительственный инспектор навестил его, то застал в постели доведенным лишениями до крайней степени истощения и, однако же, не мог убедить его взять предложенные ему 25 лир. Точно так же он не хотел пользоваться пособием от хозяина дома, где жил, и объявил, что примет помощь только от правительства, обязанного, по его мнению, позаботиться о нем.