Претендент на престол
Шрифт:
– "Указания товарища Сталина, - прочла Катя, - для всех советских людей..."
Ермолкин слушал, прикрыв глаза, словно от яркого света. Он с трепетом ждал этого злосчастного слова, надеясь, что Катя прочтет его так, как оно должно звучать на самом деле.
– ...стали мерином мудрости и глубочайшего...
– Хватит!– Ермолкин вскочил и с несвойственной ему энергией забегал по комнате.
Она следила за ним растерянно.
– Ты же сам просил...
– Я ничего не просил!– продолжая бегать, он заткнул пальцами уши. Я ничего не хочу даже слушать.
Она снова взяла газету, прочла
– Ббрис!– закричала она.– Я не понимаю, чем ты так взволнован?
Он остаоновился как вкопанный.
– Как не понимаешь?– Повернулся к печке.– Она не понимает! Повернулся опять к жене и спросил по складам:
– Что-ты-не-по-ни-ма-ешь? Ты видишь, что здесь написано? Это же полная чушь. Указания стали мерином. Мерином, мерином, мерином...
Он бросил на пол газету и схватился за голову.
Катя смотрела на него с сочувствием и растерянно. Она действительно не понимала. Делая скидку на недостатки своего женского ума, она думала, что фраза, возбудившая такую бурю в душе ее мужа, не большая чушь, чем все остальное.
– Но, Ббрис, - сказала она мягко, - мне кажется...
– Тебе кажется!– закричал он.– Ей кажется! Что тебе кажется?
– Мне кажется, - сказала она тихо, стараясь не возбуждать его гнев, может быть, это не так глупо. Ты помнишь, в физике единица мощности измеряется лошадиной силой. А мудрость товарища Сталина, может быть, измеряется...
– Мерином?– подсказал Ермолкин.
– Ну да, - кивнула она с улыбкой.– Ну, может быть, не одним, а двумя-тремя.
– Ха-ха-ха-ха, - громко рассмеялся Ермолкин. Он смеялся истерически и неуправляемо, так же, как только что плакал. И вдруг остановился и выпучил глаза.
– Дура!– сказал он тихо. Она отшатнулась, как от удара.
– Как?
– Дура! Дура набитая. В твоем курином мозгу сто меринов глупости.
– Борис, - сказала она с упреком, - я ждала тебя столько лет.
– И напрасно, - завизжал он.– Все из-за тебя, из-за твоего великовозрастного сыночка.
– Борис!
– Что Борис? Один раз за все годы позволил себе и вот... Нет, надо что-то предпринимать.
Он скинул с себя пижаму, расшвыряв в разные стороны верхнюю и нижнюю ее половины. Надел свой обычный костюм. И обозвав еще раз жену дурой, проклиная себя за то, что поддался слабости и решил навестить семью, бросился прочь из дому.
В единственном на весь город газетном киоске "Боль-шевисткие темпы" были уже распроданы. На всякий случай Ермолкин заглянул на почту и там узнал, что подписчикам разосланы все экземпляры, а один, как обычно, послан в Москву, в библиотеку имени Ленина.
14
Что было дальше, разные люди рассказывают по-разному. Согласно одной версии, Ермолкин предпринял отчаянную и беспримерную в своем роде попытку изъять и уничтожить весь тираж со злополучным "мерином". С этой целью он якобы обошел всех подписчиков, живущих в пределах города Долгова, и объехал всех, живущих за пределами. Он посетил также районную библиотеку, кабинет партийного просвещения, все красные уголки колхозов, совхозов и предприятий местной промышленности. Некоторые экземпляры он скупил (иногда за большие деньги. В одном случае называют даже сумму в сто рублей), некоторые выпросил за так, а некоторые украл. В результате ему удалось собрать весь тираж, кроме одного экземпляра, как раз того, который бы отправлен в библиотеку имени Ленина. После этого Ермолкина, говорят, стали мучить кошмары. Он представлял себе, что там, в библиотеке, этот номер немедленно прочтут и сразу дадут знать Куда Надо, а Оттуда (в Москве все близко) может дойти и до самого Сталина. И говорят, что Ермолки ну будто бы каждую ночь снился один и тот же сон: Сталину приносят газету с "мерином", подчеркнутым красным карандашом. Сталин читает написанное, Сталин курит трубку, Сталин спокойно спрашивает:
– Кто совершил это вредительство, эту идеологическую диверсию?
И кто-нибудь из ближайших сотрудников указывает Сталину на последнюю страницу газеты, где обозначено: "ОТВЕТСТВЕННЫЙ РЕДАКТОР Б. ЕРМОЛКИН".
Тогда товарищ Сталин отдает короткое распоряжение, которое быстро спускается по инстанциям, достигает местных органов, ночью из ворот выезжает крытый автомобиль под названием "черный ворон", останавливается перед входом в редакцию, и вот уже кованые сапоги топают по коридору.
– А-а-а!– кричал во сне Ермолкин и просыпался от собственного же крика в холодном поту.
По другой версии, Ермолкин не добрал двух экземпляров: кроме отправленного в библиотеку имени Ленина еще и того, который выписывало местное Учреждение, и инициатива посылки "черного ворона" исходила не от Сталина, а от самого этого Учреждения, то есть не сверху, а снизу
По версии номер три, Ермолкину не удалось собрать ни одного экземпляра, весь тираж сразу же был пущен в дело - на самокрутки, на растопку, на завертывание селедок (которые как раз тогда выдавали по карточкам вместо мяса) и по своему назначению, для чего, собственно говоря, люди их и выписывают. По этой версии, "мерина" читатели просто-напросто не заметили, потому что газету "Большевистские темпы" в Долгове не читал никто никогда.
Четвертая версия утверждает, что все читали, все заметили "мерина", но, как и жена Ермолкина, решили, что теперь так и полагается. И только два Мыслителя три дня ожесточенно спорили, пытаясь понять, что бы это значило, и строили по этому поводу самые фантастические догадки.
Итак, версии различны. Но все они кончаются ночными кошмарами Ермолкина, приездом "черного ворона" и сдавленным криком "А-а-а!".
Доподлинно известно, что со временем Ермолкин успокоился. И может быть, даже решил, что все обойдется. И как раз в это время попалась ему присланная в газету заметка анонимного автора.
"МОЖЕТ ЛИ МЕРИН СТАТЬ ЧЕЛОВЕКОМ?"
На заданный им вопрос, автор отвечал утвердительно. Он приводил уже известные читателю доводы о беспримерной работоспособности лошади. "А что у нее нет пальцев, - опровергал он возможные возражения, - так это говорит только о том, что она не сможет, конечно, стрелять из винтовки или играть на музыкальных инструментах, но на способностях ее к абстрактному мышлению этот недостаток ее отразиться не должен". На этом автор не остановился. Он шел дальше. Он ставил вопрос острее: в какого человека может превратиться трудолюбивая лошадь - в нашего или не нашего? И утверждал, что если лошадь трудится в условиях нашей системы, то и в человека она превратится несомненно в нашего же.