Претендент на престол
Шрифт:
– Борис Евгеньевич!– воскликнул человек и вцепился в руку Ермолкина двумя своими.– Чудовищно рад. Видеть. У себя, - сказал он, как бы ставя после каждого слова точку, и защелкал зубами, которые у него были большие, но нисколько не походили на волчьи.
– Вы меня знаете, - не удивился, а отметил Ермолкин.
– Как же, как же, - сказал Лужина.– было бы странно. Если бы не. Он во весь рот улыбнулся и опять защелкал зубами.
– Значит, вам все известно?
– Да. Разумеется. Все. Абсолютно.
– Я так и думал, - потряс головой Ермолкин.– Но прошу вас отметить, что я сам
– Да, - сказал Лужин.– Конечно. Отметим. Всенепременно. Где заявление ваше?
– Заявление?– растерялся Ермолкин.– Я. Собственно. Думал. Что. Устно.– Он не заметил, как тут же заразился лужи некой манерой говорить.
– Увы, - сказал Роман Гаврилович.– Мы. Любим. Чтобы все. На бумаге. Поэтому. Я вас прошу.– Он схватил Ермолкина за локоть и повел к выходу. Там. Девушка. Секретарь. Возьмите. У нее. Лист бумаги и изложите все коротко, но подробно. Как сказал пролетарский великий. Человеческих душ инженер. Чтоб словам было тесно, а мыслям.. Как?
– Просторно, - подсказал Ермолкин.
– Вот именно, - засмеялся и защелкал зубами Лужин.– Просторно чтоб было. А потом заходите. А пока. Извините. Дела. Чудовищно занят.– И, распахнув перед Ер-молкиным тяжелую дверь, сделал ручкой.– Прошу.
Ошеломленный Ермолкин вышел в приемную. Тут нос к носу столкнулся он с женщиной деревенского вида и в ней сразу узнал ту самую посетительницу, после визита которой и начались у него все неприятности: "Вот оно что! поразился Ермолкин.– Значит, все было подстроено. Как тонко! И как хитро!"
– Здравствуйте, - улыбнулся ей Ермолкин.– Вы меня помните?
– Помню, - сказала Нюра насупившись.
Она поняла, что этот убийца маленьких детей пришел сюда не случайно. Очевидно, он уже предупредил о ее появлении. Она даже попятилась к дверям, но тут из своего кабинета выглянул Лужин и, увидев Нюру, спросил:
– Вы ко мне?
– К вам, - ответила Нюра.
– Войдите.
И Нюра вслед за Лужиным скрылась за дверью. Ермол-кин долго смотрел на дверь, затем, опомнившись, подошел к секретарше, грудастой женщине в форме с двумя треугольниками в петлицах и со значком "Ворошиловский стрелок". Ермолкин попросил у нее бумаги, сел к стоявшему в дальнем углу столу для посетителей, вынул из кармана самописку, потряс ею, пока чернила не брызнули на пол, и так начал свое печальное повествование:
"С большим трудовым подъемом встретили труженики нашего района..." тут Ермолкин остановился. "Что я пишу?– подумал он.– С каким трудовым? Какие труженики? Что встретили?"
За долгие годы службы в печати все свои статьи, передовые и фельетоны начинал он этой фразой и никогда не ошибался. И всегда фраза эта была к месту, от нее легко было переходить к развитию основной мысли, но в данном случае... Старый газетный волк, шевеля толстыми, как лепешки, губами, смотрел он на начальную строку и постепенно сознавал, что он, умеющий писать что угодно на любую заданную тему - о трудовом почине, о соцсоревновании, о стрижке овец и идеологическом единоборстве, - совершенно не находит никаких слов для описания действительного происшествия, свидетелем, или участником, или, точнее, виновником которого ему довелось быть.
Зачеркнув написанное, Ермолкин стал обдумывать новое начало, когда в коридоре послышался приближающийся грохот сапог и в приемную вошли три человека - двое военных и между ними один штатский в темно-синем костюме.
– Роман Гаврилович у себя?– спросил один из военных у секретарши.
– Он занят, - сказала она.
– Подождем.
Они сели на стулья вдоль стены - штатский посредине, а военные по бокам. Военные застыли с неподвижными лицами, штатский же, наоборот, проявлял ко всему, что он здесь видел, живейшее любопытство. Он с интересом разглядывал приемную, секретаршу и Ермолкина. Ермолкин в свою очередь тоже исподтишка поглядывал на штатского.
Это был высокий, средних лет человек начальственного вида. Держался он так, словно хотел показать, что попал сюда случайно, по недоразумению, которое вот-вот разъяснится, и те, кто привел его сюда, будут строго наказаны.
17
Следует отметить, что Ермолкин и Нюра попали к подполковнику Лужину в самое неподходящее, а может, наоборот, в самое подходящее время - Лужину было в общем-то не до них. Только что из Центра поступила депеша, смысла которой Лужин не мог понять даже после расшифровки.
"Рамзай [Рамзай - судя по уточненным данным, кличка известного советского разведчика Рихарда Зорге.– Все примеч. автора], говорилось в депеше, - ссылаясь на сведения, полученные от немецкого посла Отто, сообщает из Токио, что в районе Долгова приступил к активным действиям личный агент адмирала Канариса [Канарис - шеф абвера (немецкой военной разведки)] по кличке Курт, прежде законсервированный [Законсервированный очевидно, специальный термин. Трудно предположить, чтобы личный агент адмирала Канариса был законсервирован в буквальном смысле, то есть запечатан в жестяную банку. Впрочем, некоторые агенты, я слышал, бывают весьма неприхотливы]. Судя по косвенным показателям, имеет доступ к секретам государственной важности. Уточняющих данных пока не имеется.
Учитывая стратегическое положение Долгова и тот вред, который может быть нанесен в результате утечки важнейшей информации, тов. Лаврентьев [Тов. Лаврентьев - кличка Л. П. Берия] приказал принять все необходимые меры и в семидневный срок выявить и обезвредить шпиона. Ответственность за исполнение приказа возложена на вас лично".
Лужин был ошарашен.
На подведомственной ему территории и раньше попадались шпионы, но всех их либо придумывал сам Лужин, либо его подчиненные. Можно было предположить, что этого Курта выдумали там, в Центре, но ведь не спросишь, выдумали они его или он настоящий. Несведущему человеку может показаться: какая разница? А разница существенная. Потому что выдуманного Курта можно найти в две минуты: хватай любого, назови его Куртом и - в кутузку. А если он настоящий... Вот с настоящими работать было труднее. Опыта не хватало.
Лужин много раз перечитывал шифровку, вдумывался в каждое слово, но ничего понять не мог. Кто такой этот Рамзай [Имя Рихарда Зорге в то время было известно весьма узкому кругу лиц, число которых Лужин, видимо, не входил] и почему он сообщает из Токио? Как можно отдавать такие приказы, не имея хотя бы приблизительных данных, что это за Курт? Ну ладно, допустим, неизвестны фамилия, место жительства или работы, но должны же быть хоть какие приметы. Рост, возраст, цвет волос или глаз, к каким именно секретам имеет доступ.