Претерпевшие до конца. Судьбы царских слуг, оставшихся верными долгу и присяге
Шрифт:
И в этом они оба были абсолютно правы, так как все просьбы арестованных передавались либо непосредственно Комендантам ДОН (А. Д. Авдееву или сменившему его Я. М. Юровскому), либо дежурным членам Уральского Облсовета (таковые назначались в первый месяц пребывания Царской Семьи в ДОН, где несли суточное дежурство).
После прибытия в Екатеринбург и размещения в доме Ипатьева перевезённых из Тобольска Августейших Детей, доктор Е. С. Боткин понимает, что его «угасающих сил»для ухода за больным Наследником Цесаревичем явно не хватает. Поэтому уже на следующий день он пишет на имя А. Г. Белобородова записку следующего содержания:
«В Областной Исполнительный комитет
Господину Председателю.
Как врач, уже в течение десяти лет наблюдающий за здоровьем семьи Романовых, находящейся в настоящее время в ведении Областного Исполнительного Комитета вообще и в частности Алексея Николаевича, обращаюсь к Вам, г-н Председатель, с следующей усердней-шей просьбой. Алексей Николаевич, лечение которого ведёт доктор Вл. [адимир] Ник. [олаевич] Деревенко, подвержен страданиям суставов под влиянием ушибов, совершенно неизбежных у мальчика его возраста, сопровождающихся выпотеванием в них жидкости и жесточайшими вследствие этого болями. День и ночь в таких случаях мальчик так невыразимо страдает, что никто из ближайших родных его, не говоря уже о хронически больной сердцем матери его, не жалеющей себя для него, не в силах долго выдерживать ухода за ним. Моих угасающих сил тоже не хватает. Состоящий при нём Клим Григорьев Нагорный после нескольких бессонных и полных мучений ночей сбивается с ног и не в состоянии был бы выдерживать вовсе, если б на смену и помощь ему не являлись преподаватели Алексея Николаевича – г-н Гиббс и, в особенности, воспитатель его г-н Жильяр. Спокойные и уравновешенные, они, сменяя один другого, чтением и
Ввиду всего изложенного, я и решаюсь, в дополнение к просьбе родителей больного, беспокоить Областной Исполнительный Комитет усерднейшим ходатайством допустить г.г. Жильяра и Гиббса к продолжению их самоотверженной службы при Алексее Николаевиче Романове, а ввиду того, что мальчик как раз сейчас находится в одном из острейших приступов своих страданий, особенно тяжело им переносимых вследствие переутомления путешествием, не отказать допустить их – в крайности же – хотя бы одного г. Жильяра – к нему завтра же.
127
ГА РФ. Ф, 740, оп. 1, д. 6, л. 1, 1 об. Автограф. Опубл.: Ковалевская О. Т. С Царём и за Царя. Мученический венец Царских слуг, стр. 166.
Приведённый документ – черновик без даты, хранящийся в Государственном архиве РФ, в личном фонде Е. С. Боткина. А на чистовике, датированном 24 мая 1918 года, имеется «резолюция» Коменданта Дома Особого Назначения А. Д. Авдеева, которая как нельзя лучше выразила его отношение не только к больному ребёнку и доктору Е. С. Боткину, но и ко всей Царской Семье в целом:
«Просмотрев настоящую просьбу Доктора Боткина, считаю, что и из этих слуг один является лишним, т. к. – дети все являются взрослыми и могут следить за больным, потому предлагаю Председателю Области немедля поставить на вит (так!) этим зарвавшимся господам ихнее положение. Комендант Авдеев». [128]
128
ГА РФ. Ф. 601, оп. 2, д. 37, л. 1. Опубл.: Ковалевская О. Т. С Царём и за Царя. Мученический венец Царских слуг, стр. 167.
А вот что доносят до нас скупые строчки из «Книги записи дежурств членов Отряда особого назначения по охране Николая II», дополняющие постоянную заботу Евгения Сергеевича о Царской Семье:
« 31 Мая.
Просьба граж[данина] Боткина от имени семейства бывшего царя Николая Романова о разрешении им еженедельно приглашать священника для службы и обедни». [129]
« 7 Июня.
Док [тор] Деревенко принят не был. Алексей вынесен был на прогулку.
По заявлению док[тора] Боткина, вследствие расширения вен заболел Николай Романов и с утра не вставал с постели, где его и кор-мили». [130]
« 15 Июня.
Обычная прогулка всех, кроме Алексея и Александры Фёдоровны. Деревенко принят не был в дом. За оградой заявил, что он может присылать молоко и яйца, если ему разрешат, а так как команде также нужны продукты, то ему и было разрешено присылать. Боткин просил разрешение написать письмо председателю облсовета по нескольким вопросам, а именно: продлить время прогулки до 2-х часов, открыть створки у окон, вынуть зимние рамы и открыть ход из кухни к ванной, где стоит пост № 2. Написать было разрешено и письмо передано в облсовет». [131]
« 16 Июня.
Утром Боткин просил попа, но ввиду того, что тот поп, которого приводил он, занят, просьба была отклонена. Обычная прогулка. Деревенко принят не был. От него было послано молоко и яйца». [132]
« 4 Июля.
Произошла смена караула внутреннего во главе с комендантом Авдеевым и комендантство принял тов[арищ] Юровский. Доктор Боткин приходил с просьбой разрешить привести попа на воскресенье для служения обедни, на что ему было отвечено, что просьба будет передана областному Совету». [133]
« 11 Июля.
Доктор Боткин обращался с просьбой пригласить священника отслужить обедницу, на что ему было дано обещание, остальное всё обычно. [134]
« 12 Июля.
Доктор Боткин просил пригласить доктора Деревенко и принёс рецепты с просьбой купить медикаменты, которые ему были доставлены. Доктора Деревенко также дано обещание пригласить». [135]
129
ГА РФ. Ф.601, оп. 2, д. 37, л. 1–1 об. Опубл.: Алексеев В. В. Гибель Царской Семьи: мифы и реальность. (Новые документы о трагедии на Урале.) Екатеринбург, «Банк культурной информации», 1993, стр. 88.
130
Там же, стр. 89.
131
Там же, стр. 90, 91.
132
Там же, стр. 91.
133
Там же.
134
Там же, стр. 92.
135
Там же.
И только всего один раз – 1 июня 1918 года – доктор Е. С. Боткин обратился к коменданту А. Д. Авдееву с личной просьбой «…разыскать принадлежащий ему чемодан с бельём, присланный из Тобольска» [136] …
Следует также отметить, что, отстаивая интересы Царской Семьи, Е. С. Боткин продолжал страдать почечными коликами, что не раз и не два отмечалось в дневнике Государыни:
« Екатеринбург.
10 (23). Июнь. Воскресенье.
День Св<ятой> Троицы. +13°.
Великолепная погода. Ходили с Т[атьяной] к Е. С. [Боткину], у которого были колики в почках, и она сделала ему инъекцию морфия, очень сильно страдает с 6 [часов] утра – лежит в постели. (…)
1 ч[ас]. Обед.
Е. С. [Боткин] всё ещё чувствует себя плохо, его тошнило, сидела с ним. (…) Евг<ений> Серг<еевич> [Боткин] снова перешёл в большую комнату, так как в ней больше воздуха и тише, Нюта [Демидова] снова будет в столовой. (…)
Играла в безик с Н[иколаем], а Е. С. [Боткин], лежа в постели, играл в бридж с девочками. [137]
Екатеринбург.11 (24). Июнь. Понедельник. День Св<ятого> Духа. +13°.
Бэби с самого утра разъезжал повсюду в кресле на колесиках. Е. С. [Боткин] спал хорошо, ему лучше. (…)
Утром все и Бэби выходили из дома на полчаса, Е. С. [Боткин] оставался в постели; и я сидела на кровати сколько могла из-за расширения сердца. (…) [138]
Екатеринбург.12 (25). Июнь. Вторник. +16°.
(…) Бэби спал хорошо, его катали в кресле на колёсиках через все комнаты. Е. С. [Боткин] хорошо провёл ночь, всё ещё лежит в постели, так как чувствует слабость и у него всё болит, когда он встаёт с постели. (…) [139]
Екатеринбург.13 (26). Июнь. Среда.(…) 1 ч[ас]. Обедали.
Бэби
2 1/2 –4 1/2 [часа].
Они ходили гулять. О<льга> оставалась со мной. Е. С. [Боткин] сидел с нами. (…)». [140]
136
Там же, стр. 88.
137
Дневники Николая II и императрицы Александры Фёдоровны в двух томах. Том второй, стр. 490, 491.
138
Там же, стр. 492.
139
Там же, стр. 493.
140
Там же, стр. 495.
И подобные записи в дневнике Государыни – почти каждый день. И последняя из них: «…Играла в карты с Бэби и Евг[ением] Серг<еевичем> [Боткиным] и безик с [Николаем]» [141] – занесена днём 9 июля (26 июня), то есть за семь дней до трагической развязки…
В настоящее время многие исследователи царской темы в своих работах делают определённую ставку на так называемые «воспоминания очевидца» Й. Майера. [142] Так вот, согласно этому «источнику» появилась версия, что после посещения ДОН политическим руководством Урала возникла идея переговорить с доктором Е. С. Боткиным, вызвав его в помещение «Революционного Штаба».
141
Там же, стр. 513.
142
Йоганн Людвиг Майер – бывший военнопленный Австро-Венгерской армии, в 1956 году опубликовавший свои воспоминания под названием «Как погибла Царской Семья» в германском журнале «Семь дней». В России вследствие неправильного первичного перевода его фамилию стали писать как «Мейер».
Впрочем, предоставим слово самому автору этого «исторического бестселлера»:
«(…) Мебиус, Маклаванский и доктор Милютин сидели в комнате Революционного штаба, когда вошёл доктор Боткин. Этот Боткин был великаном. (…)
Тогда Маклаванский начал говорить:
– Слушайте, доктор, – сказал он своим приятным, всегда искренним голосом, – Революционный штаб решил Вас отпустить на свободу. Вы врач и желаете помочь страдающим людям. Для этого Вы имеете у нас достаточно возможностей. Вы можете в Москве взять управление больницей или открыть собственную практику. Мы Вам дадим даже рекомендации, так что никто не сможет иметь что-нибудь против Вас.
Доктор Боткин молчал. Он смотрел на сидящих перед ним людей и, казалось, не мог побороть известного недоверия к ним. Казалось, что он почуял западню. Маклаванский должен был это почувствовать, так как он продолжал убедительно:
– Поймите нас, пожалуйста, правильно. Будущее Романовых выглядит несколько мрачновато.
Казалось, что доктор начинал медленно понимать. Его взор переходил с одного на другого. Медленно, почти запинаясь, решился он на ответ:
– Мне, кажется, я Вас правильно понял, господа. Но, видите ли, я дал царю моё честное слово оставаться при нём до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения, невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы всё же должны это понять…
Маклаванский бросил короткий взгляд на своих товарищей. После этого он обратился ещё раз к доктору:
– Конечно, мы это понимаем, доктор, но, видите ли, сын неизлечим, это Вы знаете лучше, чем мы. Для чего Вы жертвуйте собой для… ну, скажем мы, для потерянного дела… Для чего, доктор?
– Потерянное дело? – спросил Боткин медленно. Его глаза заблестели.
– Ну, если Россия гибнет, могу и я погибнуть. Но ни в коем случае не оставлю царя!
– Россия не погибнет! – сказал Мебиус резко.
– Мы позаботимся об этом. Большой народ не погибнет…
– Хотите Вы меня разъединить силой с царём? – спросил Боткин с холодным выражением лица.
– Этому я всё же не поверю, господа!
Мебиус посмотрел пристально на доктора. Но теперь вступил доктор Милютин.
– Вы не несёте никакой ответственности в проигранной войне, доктор, – сказал он слащавым голосом.
– Мы Вам ничего не можем поставить в упрёк, мы только считаем своим долгом Вас предупредить о Вашей личной гибели…
Доктор Боткин сидел несколько минут молча. Его взор был устремлён в пол. Комиссары уже верили, что он передумает. Но вдруг облик доктора изменился. Он приподнялся и сказал:
– Меня радует, что есть ещё люди, которые озабочены моей личной судьбой. Я Вас благодарю за то, что Вы мне идёте навстречу… Но помогите этой несчастной семье! Вы сделаете хорошее дело. Там в доме цветут великие души России, которые облиты грязью политиков. Я благодарю Вас, господа, но я останусь с царём! – сказал Боткин и встал. Его рост превышал всех.
– Мы сожалеем, доктор, – сказал Мебиус.
– В таком случае, поезжайте опять назад. Вы можете ещё обдумать». [143]
143
Мейер Й. Как погибла Царская Семья. М., Товарищество «Возрождение» Всероссийского фонда культуры, 1990, стр. 16–18.
Конечно же, этот разговор – чистой воды вымысел, равно как и личности Маклаванского и доктора Милютина.
И, тем не менее, не всё в «воспоминаниях» Й. Мейера оказалось плодом его необузданной фантазии. Так, упоминаемый им «Революционный Штаб» в действительности, всё же, существовал. (До мая 1918 года он назывался Штабом Революционного Западного фронта по борьбе с контрреволюцией, после чего его сотрудники были зачислены в штат Средне-Сибирского Окружного Комиссариата по Военным делам, в котором Й. Мейер стал занимать весьма скромную должность переписчика Агитационного Отдела.)
Как и все узники дома Ипатьева, доктор Е. С. Боткин писал письма и получал ответы на них из далёкого Тобольска, где оставались его дочь Татьяна и младший сын Глеб. [144]
Вот отрывок одного из них от 4 мая (23 апреля) 1918 года, в которое она вкладывает всю свою дочернюю любовь:
«(…) Драгоценный, золотой ненаглядный мой папулечка!
Вчера мы были ужасно обрадованы твоим первым письмом, которое целую неделю шло из Екатеринбурга; тем не менее это были наиболее свежие известия о тебе, потому что приехавший вчера Матвеев, с которым Глеб разговаривал, не мог нам сказать ничего кроме того, что у тебя была почечная колика <неразб.> этого я ужасно боялась, но судя по тому, что ты уже <неразб.> писал, что здоров, я надеюсь, что эта колика была несильная. (…)
Не могу себе представить, когда мы увидимся, т. к. у меня нет никакой надежды на <неразб.> уехать со всеми, но я постараюсь приехать всё-таки поближе к тебе. Без тебя здесь сидеть <неразб.> очень скучно, да и бесцельно. Хочется какого-нибудь дела, а не знаешь, чем заняться, да и долго ли придётся здесь жить? От Юры за это время было всего одно письмо, да и то старое от 17 марта, а больше ничего.
Пока кончаю, мой дорогой. Не знаю, дойдёт ли до тебя моё письмо. А если дойдёт, то когда. И кто же будет читать до тебя. [145]
Целую тебя, мой драгоценный, много, много и крепко – как люблю.
До свидания, мой дорогой, мой золотой, мой любимый. Надеюсь, что скоро увидимся. Целую тебя ещё много раз.
144
В настоящее время в фонде 740 ГА РФ имеются несколько писем Т. Е. Боткиной, которые она написала в Екатеринбург своему отцу.
145
Эта фраза вписана между строчками мелким почерком.
146
ГА РФ. Ф. 740, оп. 1, д. 26. Опубл.: Ковалевская О. Т. С Царём и за Царя. Мученический венец Царских слуг, стр. 157, 158.
Содержась в доме Ипатьева, Е. С. Боткин неоднократно просил коменданта помочь ему отыскать его чемодан с бельём, но и эта, казалось бы, пустяшная просьба осталась без внимания…
Поэтому в своём очередном письме к отцу от 18 (5) мая Т. Е. Боткина сообщала:
«(…) Пишу тебе уже из новых наших комнат и надеюсь, что это письмо дойдёт до тебя, т. к. его везёт комиссар Хохряков. Он также сказал, что может доставить тебе сундук с вещами, в который я уложила всё, что у нас было из твоих вещей, т. е. несколько фотографий, сапоги, бельё, платье, папиросы, одеяло и осеннее пальто. Аптеки я тоже сдала комиссару как имущество семьи, не знаю, получишь ли ты наше письмо. Я же тебя крепко-прекрепко обнимаю, мой ненаглядный, за твои такие хорошие и ласковые письма». [147]
147
Там же, стр. 160, 161.