Превращенная в мужчину
Шрифт:
Она наполнила стакан вином и подала Эндри.
— Пей, девочка!
Эндри подняла стакан к губам и опорожнила его. Вино показалось ей терпким, но сладким.
— Нет, — повторила бабушка, — письмо не от Яна. Я спросила у друзей, что он делает, так как сам он не писал. Вот ответ. Он сдал экзамены…
— О! — прошептала Эндри. — И…
— Нет, нет, — крикнула бабушка, — он не приедет! Он уехал в Париж или в Испанию — этого они не знают. Уехал с танцовщицей!
Эндри вспыхнула. Бабушка наполнила
— Нет, нет, не плачь! — сказала она. — Выпей глоток.
Затем продолжала:
— С одной женщиной из варьете, которая поет грязные песни и показывает при этом ноги. Она очень знаменита — знаменита в кафешантанах!
Эндри выпила свое вино и пристально посмотрела на бутылку.
«Токайский Порыв» — значилось на ней. «1846. Урожая графа Гезы Андраши». А ниже: «шестичанное». Что это значит — шестичанное?
Бабушка протянула ей письмо:
— Хочешь прочесть?
Она не пожелала. Теперь он уехал, совсем уехал и никогда не вернется. Он был в Париже или в Испании, с танцовщицей, с женщиной, писавшей ему письма.
— Встань! — приказала она бабушке. — Я не хочу, чтобы ты плакала. Вытри глаза!
Что такое? Разве она плакала? Бабушка повиновалась, встала, взяла носовой платок — действительно, на глазах были слезы…
— Налей себе, — велела ей бабушка, — пей! Это пройдет, с танцовщицей, слышишь? Он все-же вернется в Войланд, приедет к нам — ты меня понимаешь?
— Да, — ответила безучастно Эндри, — да!
Опорожнила свой стакан, стояла и ждала.
— Теперь иди! — сказала ей бабушка.
Она вышла из комнаты, медленно закрыла дверь. Спустилась с лестницы, остановилась во дворе. А! Солнце сияет!
Пошла через двор, вышла главными воротами, прошла мостом, мимо пастухов. Пришла в парк, пересекла его и через луг вступила в Войландский лес.
«Солнце светит, — думала она, — сегодня день Петра и Павла». Ей стало вдруг холодно. Она подумала: «оттого, что я едва одета». На ней была шелковая рубашка, сверху халат, чулки и высокие сапожки для верховой езды. Нет, не поэтому мне холодно — солнце светит и греет.
Было тихо, очень тихо. «Надо вернуться, — подумала она, — в таком виде не могу же я бежать через лес».
Но шла дальше.
Шестичанное? Что такое: шестичанное? Комичное слов Голова у нее горела. Все было так растрепано! Она выпила три стакана — токайского. Не потому ли это, что она еще не привыкла к венгерскому вину? Или — шестичанное потому, что оно было шестичанное. Она засмеялась.
Эндри села на пень, снова вскочила и побежала дальше.
Ян был с одной из кафешантана, которая показывает ноги. С той, которая поет и скачет. И она знаменита!
С львиным жолудком был он в Париже, с поющим, скачущим и очень знаменитым!
Шестичанным было вино, шестичанным.
Она должна была снова присесть. Деревья кругом вертелись. Там наверху было очень укромное местечко — мох под высокими буками. Там можно вытянуться.
Она побежала дальше на гору. Никогда Ян не вернется в Войланд, никогда! Зачем же сияет солнце?
А холм, он тоже шестичанный? Порыв — шестичанный?
Она сознавала, что пьяна, так порою казалось ей. Затем все снова становилось совершенно ясным. Где же родник? Там, под звездообразным кустом… Там могла бы она напиться воды, свежей, ключевой…
Она снова пошла вверх.
Услыхала какое-то журчание и жужжание. Словно большая жужжащая муха, только сильнее, гораздо сильнее. К тому же — в самом деле слышна какая-то мелодия! Она остановилась, заткнула уши пальцами: не шумит ли у нее в голове?
Снова прислушалась. Нет, нет, жужжало в кустах. Но ведь никакая муха так не жужжит, да и откуда быть ей в лесу? Это могло быть только большое животное, вероятно, птичка? Жужжание очень походило на пение, но никогда она не слыхала такого.
Теперь Эндри слышала уже совершенно ясно: звук исходил из одного и того же места. Наверное, это птичка! Нельзя ли ее поймать? Она принесла бы ее бабушке — эту жужжащую птичку.
Она сняла халат и приготовилась набросить его на птичку. Остро вглядывалась в кусты, бесшумно скользя туда. Медленно и осторожно, все ближе и ближе, шаг за шагом.
На мху сидел Бартель. Он что-то держал у рта и жужжал. Эндри стояла совсем близко от него.
Бежать хотела она, бежать! Но нет — разве она испугалась? Кого? Бартеля?
Она кинула белый халат на землю и села на него.
— На чем ты жужжишь? — спросила она.
— Ох, как я перепугался! — воскликнул он. — Подумал, что это пришла лесная ведьма!
Он тяжело дышал. Испуг был написан на его лице. Затем он протянул ей свой инструмент — маленькое железное кольцо со стальным пером в середине.
— Это — варган, — сказал он. — У каждого пустертальца найдется такой в мешке.
Он показал ей, как на нем играют. Одной рукой держал кольцо у открытого рта, а пальцем другой тренькал по перу, которое журчало и жужжало, встречая резонанс во рту.
«Варган, — думала она, — шестичанный варган». Она закрыла глаза и почувствовала, что должна за что-то держаться.
Затем она снова услыхала его голос.
— Сегодня жарко, барышня. Я уже тоже скинул куртку. Но так свободно, как барышня, я сделать не догадался.
Она взглянула, только теперь заметив, что свою куртку и шляпу он повесил на сук. На нем были длинные чулки, штаны до колен, широкий черный кожаный пояс и рубаха. Все белое и чистое — в честь праздника Петра и Павла.