Превращенная в мужчину
Шрифт:
— Еще одни вопрос — и ты можешь идти. Кто это был?
Эндри знала, что она спросит ее об этом. Она подготовилась рассказать все, что случилось, ничего не скрывая. А теперь вдруг точно язык у нее отнялся: не могла произнести ни одного слова.
Бабушка поняла ее состояние. Дала ей время. Через несколько минут снова спросила:
— Это был кто-нибудь из Клеве?
Эндри отрицательно покачала головой.
— Кто-нибудь из служащих в Войланде?
Графиня поднялась, и голос ее звучал угрожающе:
— Кто же это был?
Эндри все молчала. Тогда бабушка подошла к ней совсем близко:
— Я хочу это знать и буду знать! Кто это?
— Я не могу этого сказать, — прошептала Эндри.
Графиня засмеялась.
— Принеси мою плеть, — крикнула она Гриетт. — И крепкую веревку.
Затем она снова обернулась к внучке:
— У тебя есть еще время, пока она вернется, подумай хорошенько.
Эндри не сдвинулась с места. Наконец она произнесла:
— Я напишу.
Бабушка с горячностью согласилась:
— Сделай это!
Эндри подошла к ночному столику, взяла карандаш.
Старуха вернулась.
— Написала?
— Нет, — ответила Эндри.
— И ты не хочешь сказать? — крикнула графиня.
Снова безнадежное:
— Нет!
Последовал приказ:
— Раздевайся!
Эндри повиновалась. Медленно, вещь за вещью, она сняла с себя все. Ее не торопили. Шли минуты за минутами. Она должна была сказать только одно словечко: «Бартель!» — и была бы избавлена от позора.
Но ее губы оставались немыми.
Бабушка взяла бельевую веревку и привязала девушку к колонкам кровати. Сзади нее послышались всхлипывания старой Гриетт.
— Выйди! — приказала бабушка.
Когда дверь закрылась, бабушка взяла в руки плеть.
— Скажи, кто это был?
Но в ее голосе на этот раз слышался уже не приказ, а горячая, молящая просьба.
Никакого ответа. Графиня со стоном упала на постель.
— Скажи, Эндри, прошу тебя, скажи! — шептала она.
Ни слова, ни слова…
Тогда она вскочила, плеть свистнула по воздуху и выжгла пылающую полосу на голой спине от плеча до бедер. Эндри закричала.
Графиня остановилась, занесла плеть над ее лицом.
— Ты уже кричишь? — озлобленно крикнула она, — плетка откроет тебе рот!
Снова голос ее упал, прозвучал мягко и моляще:
— Скажи же, Эндри, избавь и меня, и себя!
Эндри тяжело вздохнула, борясь с собой. Но не могла сказать. Легче откусить себе язык, чем выговорить это позорное слово: Бартель.
И графиня начала ее стегать, удар за ударом, без жалости.
Эндри съежилась, вертелась, сопротивлялась. Плеть шипела по воздуху, жгла и резала ее тело, всюду, куда попадала, от икр и до шеи. Все чаще и чаще, скорее и скорее. Но она уже не кричала — прикусила себе губы, чтобы не сказать ни слова.
Графиня была вне себя. Это сопротивление безмерно возбуждало ее — она должна была его сломить! Она уже стегала изо всей силы, не разбирая, без цели, куда попало — по грудям, даже по лицу.
Эндри стонала и всхлипывала, а затем просто кричала без удержу.
— Только покричи, — говорила ей бабушка. — Созови всю прислугу, чтобы та во дворе слушала твой концерт. Вой, музыкант, я буду отбивать такт.
И, как сумасшедшая, хлестала ее плетью.
Эндри уже не кричала, а только стонала. Она упала на колени, вдоль столбов кровати висели ее руки. В голове пело — как жаворонок. Высоко в воздух поднялись милые птички, а она — она бросила на них соколов. Хищники летали, били жаворонков острыми когтями. И относили их назад: мертвые и разорванные птички лежали у нее на руке. Еще совсем теплые.
Графиня остановилась, наклонилась к ней.
— Скажешь? — прошептала она. — Кто?
— Поющие, скачущие львиные жолудки! — шептали безумные губы Эндри.
Бабушка отбросила плеть и тяжело опустилась в кресло. Затем снова вскочила:
— Гриетт! — закричала она. — Гриетт!
И вышла из комнаты тяжелым, волочащимся шагом.
Много дней Эндри пролежала в постели. Старая Гриетт ухаживала за ней, шлепала, прихрамывая, вокруг нее. Кроме Гриетт, никто к ней не заходил.
Затем Эндри встала, но она не должна была никуда выходить из своей комнаты. Гриетт приносила ей еду. У старухи в связке ключей у пояса был ключ, которым она открывала и замыкала ее комнату. Это была единственная связь Эндри с внешним миром.
Все чаще Эндри спрашивала, не приехал ли кузен.
Она этого и боялась и желала: с ним она могла бы поговорить, могла бы ему все рассказать. Возможность стать его невестой и женой потеряна, конечно, навеки, но она могла бы остаться подругой его игр, его сестрой. Она нуждалась в помощи — он бы ей не отказал.
Ян не приехал.
Она спросила о бабушке.
— Уехала!..
Эндри стояла у своего окна за занавеской, когда во двор въехал экипаж графини. Теперь наконец решится, что с ней будет.
На другой день, очень рано утром, вошла старая Гриетт, разбудила ее, принесла два чемодана и уложила вещи. Эндри ни о чем не спрашивала, встала и оделась.
Они уедут, больше Гриетт ничего не знает. Таков приказ графини.
Они спустились с лестницы, сели в закрытый экипаж, которым правил Юпп. Поехали двором, через ворота замка. Тут было последнее, что она видела в Войланде: бронзовые олени на замковом мосту.