Превышение меры обороны
Шрифт:
Наконец мелькнул указатель «Степное». К нашему месту я подъехал на автопилоте, посасывая ментоловую пастилку и стряхивая пепел в приспущенное окошко. Завулон помотал головой и открыл глаза. Машина остановилась.
Уже с обочины было видно, что что-то случилось. Вся земля вокруг была истерзана шинами и тракторными гусеницами. «Кто-то к кювет улетел, вытаскивали всем миром...» — утешил я себя, уже зная наверное, что дело не в этом.
Зав вышел из машины и теперь озирался с видом злобным и напуганным.
— Осторожно, дружок... — проговорил я. — Никаких
— Я вижу... — скорбно ответил Зав. — Я тебе говорил. Вот оно и доследование. — Он потер переносицу. — А что если они нас тут ждут?
— Головой не верти, — процедил я. — Стой спокойно. Мы остановились пописать. Давай!
Мы неохотно, с усилием помочились в кювет.
— Я сейчас... — сообщил вдруг Зав, застегивая штаны, и полез в машину.
Из бардачка появился рулон туалетной бумаги. Сжимая его в руках, Зав в два скачка перебрался через кюветную канаву и буром попер в лес. Выглядело это нарочито... слегка нарочито.
— Недолго! — крикнул я ему вслед и помахал рукой.
По логике событий мне следовало закурить — на тот случай, если за нами действительно наблюдают. Впрочем, если это так, то дело наше швах: нас просто задержат и будут бить в допросной, пока мы не сознаемся.
Поэтому я уселся за руль и достал еще одну мятную пастилку. Сердце ныло. Я включил музыку.
Завулон вернулся через четверть часа.
— Ну...
Дышать мне было совсем уже нечем. Небо наливалось свинцом. Приближалась гроза.
— Там никого, — коротко бросил Зав.
— Совсем никого? — бессмысленно переспросил я.
— Вот именно что совсем никого! — разом взорвался подельник. — Мешка нет, всё кругом разрыто. Мы попали, ты понимаешь это?!!
— Не ори, — ответил я миролюбиво. — Еще не попали. Валим отсюда. Они ничего не докажут, если мы сами не спалимся. Два года прошло, Зав! Следов нет. Подозревать некого. Даже допроса не будет...
— Твоими бы устами... — устало процедил Зав. — А валить надо мухой. Если нас здесь кто-то заметит — мы попали уже точно. И допроса не надо будет...
Он повалился на сидение, я утопил газ — и через полчаса мы уже въезжали в пригород, объехав огородами пост ГАИ, чтобы не угодить под камеры наблюдения. Хотя кто его знает нынче, где не стоят эти камеры?
Доследование действительно было. Каким образом останки выплыли из болота, мне неизвестно, но в школу к нам снова приходил опер, листал бумаги, чего-то выспрашивал. Мы делали недоуменные лица — ну разве упомнишь всех учащихся за два года? Да их тысяча...
Потом нас вызвали в милицию подписывать бумаги о закрытии дела, дескать что мы ничего более не можем сообщить. Мы подписали почти не читая, и нас вполне дружелюбно выпустили. Было ясно, что висяк так и останется висяком и заниматься разложившимся телом никому неохота. Пожалуй, и сон мой теперь может наладиться. Нету следов! Если конечно не считать спецмешка из школы. Ну так этого добра везде навалом.
— А ты действительно хотел мне тогда свернуть шею? — спросил я Зава на следующий день.
— Если честно, братан... — он неприязненно пожевал губами. — Я бы и сейчас
— Да... — рассеянно промычал я. — Другая. Нам бы с этой-то как-то отвязаться... Уехать, что ли, в отпуск надолго? Как ты?
— Только не вместе, родной... — хмуро проговорил Завулон. — Не взыщи...
А назавтра я снова столкнулся в городе с Ярой. Встреча застала меня врасплох, деваться было некуда, мы оба были рассеяны и простояли минут десять, болтая ни о чем и исподволь друг друга разглядывая. Яра держалась бодро, хотя и выглядела бледной и встревоженной. Расспрашивать я ее не стал, а сама она не откровенничала. Через два дня она улетала. На том мы и простились. Провожать ее она мне категорически запретила, да я, если честно, и не горел желанием встретиться в аэропорту с Завулоном. Или с кем-то еще, не знаю. С чего я, кстати, решил, что Виталиком зовут именно Завулона? Абсурд!
Как-то сама собой возникла мысль рвануть из страны. Это действительно решало разом проблемы и с Завом, и с телом. И с Ярой тоже — поскольку наша случайная встреча всколыхнула что-то, чего я и сам в себе не осознавал: с неделю потом я ходил сам не свой и без конца проговаривал про себя наши с ней диалоги.
Короче, когда в школе у нас появилась дама, занимавшаяся недвижимостью на Кипре, я, не слишком долго раздумывая, набрал у нее проспектов и занялся изучением вопроса.
Конечно, это было рискованно — бросить привычный уклад, налаженный микрокосм, и податься на остров, про который ничего толком не знаешь. Но в городе меня ничего, кроме работы, не держало. Другое дело — на что жить на Кипре?
Дама нашла золотую жилу: она продавала не дома и квартиры, а номера в отелях, в пожизненное пользование. Причем по ценам более чем доступным.
Но вот на что там жить?
И тут в Карелии на машине насмерть убилась моя бездетная тетка, старая сводня.
Через полгода я официально вступил в право наследования; теткина просторная квартира стала моей полной собственностью. Я даже выручил пару тысяч, продав брачную фирму со всей ее картотекой, с которой предусмотрительно снял копии, — кто знает, а вдруг еще когда-нибудь захочется свидеться с жизнелюбкой-фельдшерицей, вспомнить, так сказать, былое?
Сперва я раздумывал, не сдать ли квартиру задорого и не жить ли на Кипре с аренды, — но потом решил не связываться. Валить так валить! С концами. Найдется небось что-нибудь и там, особенно по нашей специальности...
Я вызвонил кипрскую посредницу, подогнал знакомого юриста, чтобы проверить сделку, и покупка состоялась. Теткина квартира тоже продалась скоро, хотя и рассрочкой оплаты; я выручил разом круглую сумму и вскоре правдами и неправдами, заплатив кучу комиссионных, переправил ее на счет в банке в кипрском городишке с нелепым названием Пафос, на юго-западном побережье.
В два месяца мне оформили кипрский вид на жительство, свою холостяцкую берлогу я сдал через агентство. На работе устроили проводы, я расцеловался с начальством и бухгалтершей, обещав наезжать, а главное — звать в гости.