Прежде, чем их повесят
Шрифт:
«Ну разумеется! Где же мне еще жить? Только на самой высокой точке города, в самом высоком здании».
— Я покажу вам дорогу, — продолжал инквизитор. — Лорд-губернатору Вюрмсу и городскому совету не терпится познакомиться с новым наставником. — И, помрачнев, отвернулся.
«Что, сам рассчитывал на это место? Рад, что разочаровал тебя».
Харкер резво зашагал в сторону города. Рядом, согнув толстую шею и ссутулив тяжелые плечи, устало тащился Иней; по дороге практик жался к любому подобию тени, прячась от солнца так усердно, будто светило метало в него крошечные
«Прошаркав по городу всего три шага, калека навернулся мордой в пыль, так что остаток пути пришлось тащить его на носилках. При этом он визжал как недорезанная свинья и просил воды, а горожане, для устрашения которых его послали в Дагоску, таращились на нашу процессию с открытыми ртами…» — Глокту измучили собственные уничижительные фантазии. Он втянул губы, сжал челюсти, вонзив оставшиеся зубы в десны и подобрался: не отставать, не отставать! Рукоять трости адски впивалась в ладонь, каждый шаг отдавался болезненным щелчком в позвоночнике.
— Это Нижний город, — буркнул через плечо Харкер, — тут живет коренное население.
«Бескрайние, раскаленные, зловонные трущобы. До чего же тут все жалкое, ветхое…»
Хлипкие одноэтажные хибары напоминали покосившиеся штабеля глинобитного кирпича. Смуглые обитатели были под стать: худые, голодные, в лохмотьях. Из дверного проема выглядывала тощая женщина. Мимо прохромал на костылях одноногий старик. В глубине узкого закоулка среди груд мусора носились оборванные ребятишки. В воздухе стоял густой запах гнили и неисправной канализации.
«А может, канализации вообще нет».
Всюду с жужжанием носились мухи, жирные, злые, — единственные, кто здесь блаженствовал.
— Если бы я знал, что тут за райское местечко, — проронил Глокта, — то приехал бы раньше. Похоже, вступление в Союз принесло дагосканцам немало пользы…
Инквизитор не уловил иронии.
— Немало. За время короткого правления гурков многих уважаемых горожан забрали в рабство. Теперь, при Союзе, все вольны работать и жить, как им заблагорассудится.
— Вольны, говорите?
«Значит, вот как выглядит свобода…» Глокта уставился на группку угрюмых туземцев, толпящихся вокруг убогого прилавка с порчеными фруктами и ливером, над которым роились мухи.
— По крайней мере, большая часть. — Харкер нахмурил брови. — Когда мы, первые инквизиторы, только приехали, пришлось избавиться от некоторых смутьянов. А три года назад подняла мятеж еще одна неблагодарная свинья.
«И это после того, как мы позволили им свободно жить в собственном городе на положении скота! Поистине поразительно», — завершил мысль собеседника Глокта.
— Восстание мы подавили, но ущерб мятежники нанесли серьезный. Тогда туземцам запретили владеть оружием и подниматься в Верхний город, где живет основная масса белых. С тех пор в Дагоске тишь да благодать. Это лишний раз доказывает, что с дикарями надо вести себя жестче.
— Так называемые дикари возвели
Жалкие кварталы трущоб накрывала длинная тень огромной стены, рассекающей город на две части. У ее подножия темнела свежевырытая широкая канава с рядом заостренных кольев. Через канаву тянулся узкий мост, ведущий к воротам меж двух угрожающего размера башен. Тяжелые створки были распахнуты, но проход перегораживала дюжина истекающих потом солдат-союзников в стальных шлемах и кожаных куртках с заклепками; мечи и копья воинов ослепительно сияли на солнце.
— Хорошая у ворот охрана… — задумчиво отметила Витари. — Учитывая, что они в самом городе.
Инквизитор помрачнел.
— После мятежа туземцев пускают в Верхний город только по пропускам.
— А у кого есть пропуска? — осведомился Глокта.
— У опытных ремесленников — тех, кто до сих пор работает на гильдию торговцев пряностями. Но в основном у прислуги: часть трудится в Цитадели, часть — у жителей Верхнего города. Многие граждане Союза нанимают целый штат туземцев.
— Но ведь туземцы — тоже граждане Союза?
Харкер презрительно скривил губы.
— Если вам угодно, да, наставник. Однако доверять им не стоит, это факт. Они думают иначе — не так, как мы.
— Неужели? — переспросил Глокта, скрывая иронию. «Ну, если они способны думать, то лучше уж туземцы, чем дикари вроде этого».
— Смуглые эти — ничтожества и отбросы. Что гурки, что дагосканцы — без разницы. Все они воры и убийцы, все до единого. Их надо задавить, да покрепче, чтоб головы не смели поднять. — Харкер смерил мрачным взором раскаленные солнцем трущобы. — Если что-то воняет дерьмом да еще выглядит, как дерьмо, то, скорее всего, это и есть дерьмо.
Инквизитор, развернувшись, двинулся через мост.
— Ах, какой приятный, умный человек… — пробормотала Витари.
«Да ты читаешь мои мысли!» — улыбнулся Глокта.
За воротами их встретил совершенно другой мир: переливающиеся на свету величественные купола, изысканные башенки, мозаика из цветного стекла, белоснежные мраморные колонны, широкие подметенные улицы, ухоженные здания. На безупречно чистых площадях даже зеленело несколько пальм, которые явно тосковали по хорошему поливу. Вокруг ходили холеные, прекрасно одетые белокожие люди.
«Только хорошо поджаренные на солнце», — заметил наставник Дагоски.
Несколько раз мелькнули темные лица — темнокожие держались в стороне, опустив глаза в землю.
«Так это и есть те счастливчики, которым позволено прислуживать в Верхнем городе? А ведь они должны плясать от радости, что в землях Союза рабство запрещено».
За общим уличным гамом Глокта различил странный гул — будто где-то вдалеке шла битва. Чем глубже уводил их Харкер в кварталы Верхнего города, тем гул становился сильнее, а когда они вышли на широкую, заполненную людьми площадь, превратился в оглушительную какофонию. Кого здесь только не было! Жители Срединных земель, гурки, стирийцы, узкоглазые уроженцы Сулджука, желтоволосые подданные Старой империи и даже забравшиеся в такую даль бородатые северяне.