Прежде, чем умереть

Мичурин Артём Александрович

— Нет, ещё больше она была.

— А как ты поняла это? Ведь птица была не близко?

— Совсем не близко, — помотала головой девчонка. — В самые облака ныряла. Я потому и поняла, что она большая. Малых-то птичек под облаками и не разглядишь.

— Верно. Ты умная девочка. А крылья этой самой птицы двигались?

Она снова помотала головой.

— Совсем-совсем, ни разу не взмахнула?

— Ни разу.

— Куда она летела?

— Туда, — махнула девчонка на север.

— А возвращалась?

— Ага. Вон туда, — указала она на юг.

— Можешь вспомнить более точное направление? Где ты находилась в тот момент?

— На двор вышла кур покормить.

— Покажешь?

Придя на место последнего контакта

с неопознанным летательным объектом, девчонка быстро сориентировалась и ткнула куда-то пальцем.

— Прямо туда? — присел я рядом и приложил глаз к обозначенной прицельной линии.

— Ага. Где высокая ёлка, туда полетела. А потом я не видала уже.

— Почему не видала?

— Пропала она за лесом.

— Птица снизилась?

— Ага. Наверное, у неё гнездо там. Здоровущее, должно быть.

— Я надеюсь. Спасибо тебе за содержательный рассказ.

— Дяденька, — окликнула девчонка, когда я собрался уходить. — А вы убьёте птицу?

— Нет, просто изучим. Таких редких птиц беречь нужно.

Она улыбнулась и рванула в объятия сидящей всё это время как на иголках мамаши.

Вернувшись на площадь, я застал Стаса стоящим возле подогнанной машины и смотрящим как удав на неподвижно лежащего старосту.

— Он всё ещё цел? Вот что я называю силой воли. Впечатляет, — хлопнул я Станислава по плечу.

— Что узнал? — проигнорировал он комплимент.

Ольга и Павлов, оторвавшись от копошения в кузове, тоже высунулись послушать.

— Похоже на какой-то планер, возможно беспилотник.

Лейтенант присвистнул.

— Ясно примерное направление поисков, — продолжил я.

— Уже кое-что, — одобрила Ольга.

— Да, но не совсем ясна их дальность.

— Если и правда беспилотник, вряд ли его запускали сильно издалека, — поделился гипотезой Павлов. — И там должна быть взлётная полоса. А учитывая, что беспилотник ударный и нёс нешуточный боекомплект, полоса должна быть внушительной длины. Если с направлением всё верно, мимо не проскочим.

— Что будем делать, когда найдём? — спросил Стас.

— Свяжемся со штабом и будем ждать подкрепления, — ответил Павлов с таким видом, будто это само собой разумеющийся факт, и развёл руками, видя вопросительный взгляд Станислава, обращённый в мою сторону: — Я чего-то не знаю относительно поставленной нам задачи?

— Нет, ты всё знаешь, — поспешил я успокоить лейтенанта. — Однако жизнь частенько плюёт на наши планы, и их приходится менять. Пока нам практически ничего не известно. Станет известно больше — тогда и решим, как быть дальше. Что там с серебром?

— Кот наплакал, — ответила Ольга. — На сорок золотых явно не потянет.

— И тут надул, сука, — усмехнулся Стас. — Слышь, мудило брехливое, — подошёл он к Тарасу и пнул его. — Куда золотишко своё заныкал?

— Нет ничего, — с трудом разлепил Вениаминыч схватившиеся коростой губы.

— С самого начала нам в уши заливал?

— Тот аванс. Всё, что было.

— Ого. Значит, Игнатка теперь в Кадоме первейший богач?

— Выходит что так.

— И ты, сука, думаешь, я этому поверю?

— Дело твоё. Мне добавить нечего.

— Стас, — окликнул я, — кончай и поехали. Больше из него ничего не вытянешь. Инструмент захвати.

Наш дознаватель-максималист поднял с земли паяльную лампу и включил её:

— Точно ничего больше не хочешь сказать, Вениаминыч?

— Денег нет. Клянусь.

— Ну, может оно и к лучшему.

Голубое пламя приблизилось к лицу Тараса, отражаясь в выкаченном глазу. Запахло палёным. Криков почти не было.

— Как дитё малое, ей богу, — попенял я закончившему с глупостями Станиславу. — Наигрался?

— Когда я плачу за билет, — прыгнул он в кузов, — аттракцион должен работать.

Глава 18

Одно

время, очень давно, мне в голову приходил вопрос: «А я хороший парень, или не очень?». Ведь гнобить окружающих легко, да и — что греха таить — приятно, однако, есть ли у меня право на это? Чем я лучше тех ничтожных ублюдков, что копошатся вокруг? Но в силу нежного возраста мне было трудно на него ответить. Сомнения терзали меня. И вот как-то раз в одном из довоенных красочных журналов, скользкими страницами которых так неудобно подтираться, я прочёл, что первый шаг на пути познания себя — прохождение теста, заботливо напечатанного абзацем ниже. Дело вроде несложное, нужно только помнить, что тест проходишь для себя, и отнестись к этому с предельной честностью. Не вопрос. Я глубоко вздохнул, заглянул в свою душу, взял карандаш и уткнул его в отторгающий говно глянец с твёрдым намерением дать чистосердечный ответ на девять предложенных автором вопросов. Первым из них значился: «Часто ли Вы говорите приятное людям, чтобы поднять им настроение?». Постоянно. От фразы «А ты умеешь яйца выкручивать» тает любой торгаш и наниматель. Дальше. «Товарищ рассказывает Вам о своих невзгодах. Дадите ли Вы ему понять, что Вас это мало интересует, даже если это так?». Я скорее велю ему заткнуться, начни он пиздеть о своих успехах, а про невзгоды послушаю с удовольствием. Следующий. «Если Ваш партнер плохо играет в шахматы, будете ли Вы иногда ему поддаваться, чтобы сделать приятное?». Дать почувствовать себя гроссмейстером в партии-другой, повысить ставки и поставить мат в три хода? Мой ответ — «Да». «Любите ли Вы злые шутки?». Ненавижу, и вообще не рекомендую надо мной шутить. «Вы охотно выполняете просьбы?». Само собой, но сперва беру аванс. «Вы злопамятны?». Нет, слыхал, от этого карма портится, потому стараюсь побыстрее убить и выбросить из головы. «Если Вы уверены в своей правоте, отказываетесь ли выслушать аргументы оппонента?». Пускай аргументирует, коль неймётся, пиздёж — делу не помеха. «Бросаете ли Вы игру, когда начинаете проигрывать?». Нет, я кладу карты, достаю нож, и игра продолжается. «У Вас появились деньги. Могли бы Вы потратить все, что у Вас есть, на подарки друзьям?». А как иначе? Вот с месяц назад купил втридорога четыре пачки СП-6, до сих пор раздаю. Уф! — вытер я со лба холодную испарину и приступил к анализу собранных данных. Но мои опасения относительно собственного морального облика оказались абсолютно беспочвенны. По результатам теста выходило, что парень я не просто неплохой, а прямо-таки замечательный, добрый, отзывчивый, умеющий находить общий язык с людьми, а порой даже слишком уж увлекающийся самопожертвованием. Автор по этому поводу выражал обеспокоенность и рекомендовал себя поберечь. Неожиданно? Пожалуй. Но кто я такой, чтобы не верить довоенным специалистам? Пришлось принять неопровержимую истину — я великолепен.

— Господи-боже, — отвернулась Оля к окну, сморщив носик. — Какая же ты всё-таки сволочь, Кол. Павлов, опусти стекло.

— Уже опустил, не помогает.

— Глупо винить меня за то, что заложено самой природой, — попытался я перевести стрелки. — К тому же, это были твои консервы.

— Как так можно? Тебе просто насрать на всех вокруг, — не подействовал на Ольгу мой аргумент. — Ты с этого кайф ловишь?

— Иди в кузов, там свежо.

— Знаешь, ты состаришься и умрёшь в полном одиночестве. Вся эта херня с социопатией именно так и закончится.

— Дожить до старости — неплохой конец. Спасибо, социопатия.

— Посмотрим, как ты будешь шутить, когда не останется никого, кто захотел бы иметь с тобой дело.

— Что ты разошлась из-за пустяка?

— Это не пустяк, Кол. Это твоя суть — лезть из кожи вон ради себя ненаглядного, и ничуть не напрягаться ради тех, кто рядом. Ни малейших усилий, — зло зыркнула она сквозь щёлку между сведёнными вместе большим и указательным пальчиками.

— А кому я, интересно, сегодня в лесу жизнь спас?