Президент не уходит в отставку
Шрифт:
— Ты же не куришь, — заметил Гарик.
— Если мотор заглохнет… — сказал Сорока. — Нам их будет не достать.
Гарик взглянул на дрожащую почти на нуле стрелку и промолчал. Сорока выжимал из «Запорожца» все возможное. А как известно, при быстрой езде двигатель жрет больше бензина.
Но «Запорожец» их не подвел: бензина хватило.
Миновав Комарово, или, как Алена называла дачный поселок, «Комары», «Жигули» неожиданно свернули к заливу. Узкая неровная дорожка была припорошена снегом. Высокие сосны и ели, соприкасаясь заснеженными ветвями, стояли на обочинах. На берегу виднелись крашеные стандартные дачи с неряшливыми пристройками. Возле одной безобразно громоздилась куча древесного
«Жигули» остановились у невысокой зеленой ограды приземистой дачи. Сорока видел, как Длинный Боб, торопясь и оглядываясь на свою машину, ключом открывал замок на воротах. Оставив его болтаться в петле запора, он распахнул створы и почти бегом кинулся к «Жигулям». Въехав на территорню дачи, он снова закрыл ворота. Правда, не на замок. На секунду замер, вглядываясь в ту сторону, где за сосной укрылся Сорока, затем повернулся и побежал к машине. Открыл дверцу — и оттуда вылезла Алена, а вслед за ней Глеб. Он не спеша обошел машину, открыл багажник и достал оттуда вместительную сумку. Слышно было, как звякнули бутылки.
У машины происходил какой-то спор, слышался взволнованный голос Алены, глуховатое бормотание Боба. Глеб демонстративно отошел в сторону и, прислонившись к небольтому сарайчику, крытому зеленым шифером, закурил. Весь вид его говорил, что он тут ни при чем, ничего не знает, ничего не слышит…
Сорока, стоя за толстой сосной, с трудом сдерживал себя: ему не терпелось перескочить через невысокий штакетник и броситься к ним. Но девушка совсем не казалась испуганной, наоборот, она сама, судя по отдельным словам, которые сюда доносились, что-то сердито выговаривала Садовскому, а тот, нагнув лобастую голову, оправдывался… Ну, выскочит он из-за укрытия, подбежит к ним, а дальше? Возьмет Алену за ручку и уведет от этого подонка? И потом, еще неизвестно, как она на все это посмотрит. Не хотелось бы Сороке увидеть в ее глазах насмешку… Вот он, мой верный рыцарь, снова явился спасать свою возлюбленную…
Сорока был в нерешительности. Он бы знал, как поступить, если бы они силком потащили девушку в дом, если бы она позвала на помощь…
Борис что-то отрывисто сказал, потом достал из кармана куртки ключи и швырнул Глебу. Тот ловко поймал их и, взяв сумку, направился к даче. Поднялся на низенькое крыльцо и, ссутулившись, стал просовывать ключ в скважину. Борис кивал Алене на дачу, что-то быстро говорил, как обычно жестикулируя длинными руками. Алена вдруг отвернулась от него и пристально посмотрела на ту самую сосну, за которой прятался Сорока, затем кивнула Борису и первой пошла по белой тропинке к даче. Глеб уже открыл парадную и скрылся внутри. Вспыхнули сразу три окна в доме. Видно было, как Глеб одну за другой задернул плотные зеленоватые шторы. Теперь неяркий свет с трудом пробивался в узенькие щели между шторой и окном.
Алена скрылась в коридоре, Длинный Боб, прежде чем закрыть дверь, снова бросил беспокойный взгляд на дорогу. Сороке даже показалось, что он заметил его, потому что в лице его что-то дрогнуло, он отбросил желтую прядь со лба, еще раз внимательно посмотрел на дорогу и лишь после этого закрыл на собой дверь. Слышно было, как в замке скрежетнул ключ.
Больше не таясь, Сорока одним прыжком перемахнул через зеленый штакетник, подбежал к окну, но в этот момент, словно нарочно, кто-то изнутри плотно сомкнул две гардины. Сорока внимательно осмотрелся: в дом можно попасть только через окно. Причем
Стоять столбом на крыльце и прислушиваться было глупо, надо что-то немедленно предпринимать. Тревога все больше овладевала им.
Сорока обошел небольшой зеленоватый дом кругом. С залива доносился глухой шум. Финский залив давно был скопан льдом, но недавняя оттепель растопила береговую кромку, и темно-свинцовая вода с ледяной шугой набегала на голубоватые торосы, разъедая их будто ржавчина. Здесь, у самого залива, тянул холодный ветер, поскрипывали на ветру высокие деревья. Снежная крупа зло колола лицо.
Увидев прислоненную к веранде лестницу, Сорока взглянул на крышу: кажется, квадратное чердачное окошко чуть-чуть приотворено. Не раздумывая, он забрался наверх и, осторожно ступая по заснеженной железной крыше, подобрался к окну. Отворил его и с трудом протиснулся на чердак. Здесь темно и сыро, пахнет старым тряпьем и кошками. Под ногами доски, поверх которых толстый слой опилок. Поэтому шагов почти не слышно. Налетев в кромешной тьме на опрокинутое цинковое корыто, Сорока остановился и замер. Ему показалось, что бабахнул колокол. И действительно, внизу послышались шаги, скрипнула дверь, вспыхнул свет, и Сорока совсем близко увидел квадратное отверстие, через которое можно спуститься с чердака в коридор. Он не видел, кто вышел из дома, но слышал, как человек, скрипя половицами, ходил по коридору, останавливался, прислушиваясь. Пробормотав: «Проклятые кошки!» — человек ушел в дом, и снова стало темно, но Сорока уже безошибочно знал, где чердачное отверстие.
Сидя на чердаке, слушая свист ветра и тревожный шум деревьев, он задумался… Догадается, интересно, Гарик заправить машину? Отсюда ничего не видно, кроме раскачивающихся вершин деревьев. Алене не нравится, что он дерется, но как в данном случае лучше всего было бы поступить? Вызвать милицию? Но никакого состава преступления нет. Сидят люди за столом и мирно беседуют. Алену никто волоком в дом не тащил, она сама вошла. Но раз она позвонила ему, Сороке, на работу, причем впервые, — значит, она почувствовала опасность. И вот он здесь. А она этого не знает.
Не знает и он, зачем Длинный Боб привез ее сюда, хотя догадаться можно… В таком случае и Алена могла бы сообразить, но она все-таки вошла в дом, хотя и после некоторых колебаний. Могла бы и не войти, позвать на помощь. Нет, она гордая, караул никогда не закричит.
Будь бы Садовский чужой, незнакомый ей человек, Сорока, и секунды не колеблясь, бросился бы ей на выручку, но Алена была в Бориса влюблена, и они не раз встречались.
Нет, он сам не будет ломиться в дом, устраивать скандал. И там, у института, он только потому сразу не бросился к ним, что хорошо знал характер Алены. Она слишком была независимой и не любила опеку. Даже отец избегал вмешиваться в ее дела. Насмешки в ее глазах — вот чего боялся Сорока.
И сейчас, сидя на холодном темном чердаке и слушая сухой треск обламывающегося, подмытого водой льда на заливе, он ждал, когда Алена его позовет.
А она не звала.
С пушечным выстрелом распахнулась дверь, в глаза ударил яркий снег, и Сорока, весь напрягшись, отшатнулся от отверстия. Краем глаза он успел заметить, что в коридор вышел Глеб. На плечи небрежно наброшена куртка, шапка на затылке, в зубах сигарета. Длинный Боб, прикрыв дверь, так что в коридоре осталась лишь узкая полоска света, негромко сказал: