Презумпция виновности
Шрифт:
– Подожди, подожди… – остановил он рукой потянувшегося было к выходу Желябина и вдруг направился к прихожую.
Растерянность в глазах его светилась недолго. Он вернулся уже в своем привычном виде, с желтыми огоньками вокруг зрачков.
– На улице холодно, Татьяна, – предупредил он, протягивая ей норковый берет и мягко завладевая шапочкой «Nike», – вы замерзнете.
К величайшему изумлению Желябина, он подкинул шапочку на руке и мягким движением прижал к своей щеке. «Уж не спятил ли наш следователь?» – пронеслось в голове
– Я так и знал, – сказал Кряжин, бросая явно не соответствующий гардеробу хозяйки предмет на диван. – В ней вы похожи на девицу не очень тяжелого поведения с вокзала, Татьяна. Это ведь не ваша шапочка. Эта шапочка мужская, с головы, чей размер на несколько больше вашей. А оставшиеся на вязке капельки влаги говорят мне о том, что она недавно побывала на улице. – Улыбнувшись, он снова развернулся к Желябину: – И я даже знаю, кому она принадлежит. Вы помните молодого человека, совершающего пробежку по вечернему Холмску, Желябин?
Таня молчала, с хрустом в пальцах прижимая к себе берет цвета ее лазоревых глаз.
– Вам так хотелось остановить машину и тотчас начать поиски грабителей, майор, что взор ваш, обращенный ко мне, таил настоящую ненависть. Еще бы – «важняк» брезгует уличными грабежами. А между тем, остановившись, вы получили бы ответ, что отсутствие головного убора – это не ваше дело.
Он вновь повернулся к Тане.
– Где Пикулин, мадам? – грозно проговорил советник, зависая над разоблаченной женщиной. – Где тот, у которого не было времени даже схватить с кресла шапочку?
Рухнув в кресло, Танька зарыдала, и сквозь всхлипы ее, перемежаясь с подвываниями, стали вырываться бессвязные фразы.
– Они пришли… Саша несчастен, он ни в чем не виновен… Они стали ломать дверь, Саша спрыгнул!.. Он ничего мне не объяснил, просто… попросил пожить несколько дней… Как я могла отказать?! Они стреляли в меня-а!!
– Стреляли? – удивился Кряжин, не понимая, как при этом он может разговаривать с ней, абсолютно живой и плачущей.
– Они стреляли, чтобы напугать!! Вы видите эту дырку в диване?! Вы видите ее?! Один сказал мне, что, если я не буду держать рот на замке, со мной будет то же самое!!
Сидельников приблизился к спинке дивана и сунул палец в отверстие. До его пальца сюда вошел снаряд никак не меньше девяти миллиметров. В противном случае палец бы не вошел.
Отодвинув диван, он увидел пригоршню известки, лежащую на полу под лепешкой, чернеющей на белом фоне. Она была похожа на не пораженную биатлонистом мишень. В центре ее между тем зияло отверстие, указывающее на то, где следовало искать пулю.
Ситуация менялась. Везти женщину в ГУВД теперь было не нужно. Во-первых, она лгала по вполне обоснованным причинам, во-вторых, сейчас она в состоянии говорить и расскажет гораздо больше, чем от нее потребуют.
– …они выломали дверь, когда Саша уже прыгал с балкона. Их было двое, оба вооружены, и тот, что был с пистолетом, похожим на ваш, – она кивнула на подмышку Кряжина, куда тот упрятал свой «макаров», – стал обыскивать комнаты. Второй, с большим пистолетом, бросился ко мне, схватил вот так, – она, скрестив на горле ладони, показала как, – и закричал. Он требовал, чтобы я сказала, где Саша. Когда им стало ясно, что он ушел и им его не догнать, тот, что был с большим пистолетом, направил его мимо меня и выстрелил… Боже мой… Я думала, что умерла… Вы пришли, я вас видела, но думала, что это уже там, далеко…
Пока Кряжин задавал вопросы и строчил что-то в своей записной книжке, Сидельников сидел в кресле и, не вынимая руки из кармана, с отсутствующим видом разглядывал дешевенькие репродукции на обоях.
– …Саша ничего мне не объяснил. Мы созвонились, он сказал, что в двенадцать будет. – Всхлипнув, она утерла нос рукавом свитера и пошарила глазами по полу. Догадавшись, Желябин поднялся и направился в кухню за целым стаканом и водой. – У меня он пробыл не больше пятнадцати минут. Говорит, что на Волховской хотели убить его, а убили его друга, Кащеева… Он не понимает, что происходит… – И она посмотрела на Кряжина, оборвав фразу на полуслове.
– Иван Дмитриевич, – понял советник.
– Он не понимает, что с ним происходит, Иван Дмитриевич… Молчит, отмахивается и лишь твердит, что все сговорились. В милицию идти не хочет, говорит, что не с чем туда идти. Я умоляю вас, Иван Дмитриевич… моя жизнь… она не очень удалась… мне тридцать четыре и никаких надежд… Он единственное, что есть в моей жизни. Скажите мне, за что ищете его вы и за что его хотят убить… – Не сдержавшись, она скривила лицо и последнее слово произнесла тихо и с горечью: – Бандиты…
– Позвоните соседям, пусть помогут вам с дверью, – подумав, сказал советник. – Если считаете нужным, заявите в милицию. И еще одна просьба… – Подойдя к обезноженному столику, он перевернул его и поставил на три целые ножки. – Это моя визитка с номером мобильного телефона. Если позвонит Пикулин или вы увидите, что происходит нечто, что с ним связано, – Кряжин многозначительно указал на окончательно разорванное в диване пулевое отверстие, – позвоните.
В дверях он остановился.
– А в котором часу Пикулин позвонил вам, предупредив о времени прибытия?
– Около пяти. – Она подумала и добавила: – Да, я уже закончила с курицей. Поставила ее в четыре двадцать, в пять вынула, а через несколько минут раздался звонок. Думаю, минут пять шестого.
Спускаясь по лестнице, Кряжин надевать шапку не торопился, ерошил подернутые редкой сединой волосы.
– В пять часов… В семнадцать часов пять минут, до того, как позвонить Сопьяну, Пикулин позвонил Татьяне Дерябиной и сказал, что придет в двенадцать. Сам пришел в одиннадцать с небольшим.
– И что вас тревожит? – поинтересовался, не дождавшись окончания мысли, Желябин.