При загадочных обстоятельствах. Шаманова Гарь

Черненок Михаил Яковлевич

— Здравия желаю, товарищ капитан!

— Здравствуй, земляк! — улыбнулся Антон. — Двенадцати копеек не хватает… Может, сделаешь скидку?

— Об чем речь! — парень смутился, но не желал ронять марку перед улыбающейся в кузове ЗИЛа лаборанткой: — Членов профсоюза и сотрудников милиции вожу бесплатно… Вам куда?

— До Серебровки.

— С ветерком прокачу!

Пропылив по окраине райцентра, парень вырулил на магистральную щебеночную дорогу и, переключив скорость, повел свой самосвал так лихо, что за стеклами кабины и впрямь запел ветерок. Разгоняясь

на спусках, машина легко взбегала в гору, и встречные грузовики пролетали мимо, как пули.

— А ты так не залетишь на повороте? — поинтересовался Антон.

— По семь ездок в день на элеватор гоняю. Не только повороты, каждый камушек на дороге изучил.

— Тебя как зовут?

— Торопуня… — парень смущенно поморщился. — То есть, фамилия моя, конечно, Тропынин. А по имени-отчеству я полный тезка академика Королева.

— Сергей Павлович, значит?

— Угадали. А вы не родня нашему председателю?

— Сын его.

— То-то смотрю, точный портрет Игната Матвеича, с той лишь поправкой, что лет на тридцать моложе. — Тропынин, не отрывая взгляда от смотрового стекла, помолчал. — А чо это в Серебровку, а не в Березовку, к родителям, едете?

— Дела ведут, Сергей Павлович.

— По убийству пасечника, наверно?..

— По нему, Что в Серебровке об этом говорят?

— А чо говорить?.. Укокошили цыгане ни за грош ни за копейку человека и дело с концом, — Тропынин скосил чуть-чуть глаза на Антона. — Пользовался слухом, будто вожака цыганского арестовали. Правда?

— Допустим, правда, — ответил Антон.

— Зря. Не Козаченко убил Гриню.

— Кто же?

— Левка или Розка.

— Какой Левка?

— Чубатый гитарист из табора.

— Почему так думаешь?

— Предполагаю на основе фактов…

Самосвал стремительно спускался к мостику через узенькую, поросшую камышом, речушку, названную из-за крутых спусков к ней Крутихой. Перед самым мостиком Тропынин резко тормознул и, прижав машину к правой кромке дороги, выключил зажигание. Доставая из-под сиденья резиновое шоферское ведро, склеенное из куска камеры, сказал:

— Водички надо подлить.

Отвернув крышку сразу запарившего, будто вскипающий самовар, радиатора, Тропынин бегом спустился под мостик и, зачерпнув воды, так же быстро вернулся оттуда. Наливая воду в горловину, заговорил:

— Вот, товарищ капитан, чтоб в рубашках двигателя не образовывалась накипь, воду на охлаждение беру только из Крутихи. Речушка вроде как все другие, но вода в ней будто с антинакипином. Сам такое открытие еще до армии сделал. Знакомым шоферам рассказал, ребята попробовали, говорят — точно.

Тропынин одной рукой ловко закрыл крышку на горловине, выплеснул на дорогу остатки воды и, сунув заклеенный кусок камеры под сиденье, лихо вскочил в кабину. Вжжикнул стартер — мотор легко заработал на холостых оборотах. Переехав мостик, самосвал угрожающе зарычал и, разгоняясь, рванулся в гору.

— Так какие же у тебя факты, Сергей Павлович, по убийству Репьева? — спросил Антон.

— А на основе фактов, товарищ капитан, такое кино получается… Левка-гитарист

без ума любит Розку, но по каким-то цыганским обычаям ему жениться на ней нельзя. Обычай — обычаем, а цыганская кровь кипит… Гриня Репьев, конечно, от скуки за цыганочкой ухаживания строил, но Левка всерьез это принял. Как-то говорит мне: «Зарежу собаку пасечника, если к Розке приставать не перестанет». Я, конечно, сразу Гриню предупредил, но Гриня ж — баламут. Зальет, бывало, глаза водкой и — все ему до фонаря. Вот доигрался…

— Когда убили пасечника, Левка с другими цыганами в мехмастерской работал, — сказал Антон.

— Не было его там.

— Кузнец говорит, что утром все цыгане явились на работу.

— Может быть, в восемь утра и являлись все, но полчаса девятого Левки в мастерской не было. В это время я туда подъехал подремонтироваться. Накануне на элеваторе один шоферишко-лапоть, пятясь, фару мне даванул. Козаченко за час ее залатал, и мы с Андрюхой Барабановым укатили от мастерской. Левки все еще там не было.

— По пути его не видел?

— Нет. Я сразу рванул к комбайнам на Поповщину. Так по старинке у нас пшеничное поле зовется, которое правей пасеки. Говорят, до революции те земли церкви принадлежали. Не знаете, правда это?

— Правда.

— Вот хапуги попы были, самую лучшую землю себе заграбастали. Ну, значит, загрузился я у комбайнов зерном и по старому тракту газанул к шоссейке. Поравнялся с пасекой — сигналю… — Тропынин внезапно осекся. — Стоп, машина, задний ход. Пропустил один факт. Когда ехал к комбайнам, у пасеки, высадил Андрюху Барабанова. Меду тот хотел для родственника, живущего в райцентре, прихватить. Договорились, значит, что Андрюха будет меня ждать против пасеки на старом тракте. Подъезжаю — нет его. Посигналил — глухо. Тормознул, еще посигналил — в ответ ни звука. Значит, думаю, махнул Андрюха на шоссейку пешим порядком и на другой попутке в райцентр укатил…

— В какое время ты сигналил у пасеки? — спросил Антон.

— Ровно в одиннадцать, — посмотрев на часы, ответил Тропынин. — Андрей завтра должен на новой «Ладе» прикатить из Новосибирска. Вы его поспрашивайте толком. Может, он потому и не дождался меня, что на пасеке ЧП случилось.

— Барабанов в Новосибирск за машиной уехал?

— Ну. Машины-то оформляют на оптовой базе облпотребсоюза, которая в Клещихе находится.

— Чтобы попасть в Новосибирск, ему проще было сесть на электричку в Таежном.

— Пятьсот рублей у Андрея не хватало на «Ладу», и он хотел в райцентре перехватить деньги у родственников в долг.

Бирюков, вспомнив рассказ Славы Голубева об автомобильном следе, пригладившем след телеги на старом тракте, спросил:

— Цыганскую подводу, Сергей Павлович, не видел, когда ехал по тракту?

— Подводу — нет, а самих цыган видел, когда порожняком возвращался с элеватора. На шоссейке они «голосовали» машинам, идущим в райцентр. Это уже в половине первого было. В уборочную страду из райцентра хорошо уезжать, а туда все машины с зерном идут, редко порожняк подвернется.