При загадочных обстоятельствах. Шаманова Гарь
Шрифт:
— Вы его отношений с серебровским пасечником Репьевым не знаете?
— С Григорием? Знаю только, что наказание вместе отбывали.
— А самого Репьева хорошо знаете?
— Разговаривал несколько раз, когда он у отца на квартире жил. По-моему, Григорий порядочней нашего Захара, который совсем отпетым жуликом стал.
— Дружки его не навещают Серебровку?
— Не слышал об этом ни от отца, ни от матери, а сам я их никого не знаю.
— Зачем ваш отец копит деньги?
Екашев усмехнулся:
— Этого никто из нашей семьи не
— У него золотой крест был?
Невеселые глаза Екашева как будто насторожились, однако ответил он по-прежнему спокойно, словно ждал такого вопроса:
— Помню, еще война не кончилась, показывал отец желтый металлический крест. Золотой, нет ли — не знаю. Подержать его дал и говорит: «Вот, Ванюха, сколько у твоего папаши золота! Может, на целый миллион». Крест, правда, большим и тяжелым мне показался.
В общей сложности Голубев проговорил с Иваном Степановичем Екашевым больше часа. На все вопросы тот отвечал обстоятельно и так спокойно, что казалось, будто говорит он не о родном отце, а о совершенно постороннем человеке, которого ненавидит всей душой, стараясь, правда, не показывать эту ненависть. Но о покупке Барабановым машины и об убийстве пасечника Репьева Екашев, судя по его ответам, ничего не знал.
Одно только насторожило Голубева: Екашев так ни разу и не спросил, что это вдруг заинтересовалась милиция его отцом?.. Невольно напрашивался вывод: или Иван Степанович настолько сдержан, что не позволяет себе задавать вопросы сотруднику милиции, или осведомлен обо всем происшедшем ничуть не меньше этого сотрудника…
С кирпичного завода Голубев направился в линейный отдел транспортной милиции, узнать — не замечали ли в последнее время на железнодорожном вокзале каких-нибудь подозрительных лиц?
Ничего заслуживающего внимания Голубев не узнал. Пришлось на попутной машине добираться до РОВДа.
Погода портилась. К шести вечера сумерки сгустились так, что Голубев в своем кабинете сидел уже при включенной настольной лампе, когда к нему зашел Бирюков.
Внимательно выслушав Бирюкова, задав несколько уточняющих вопросов, Голубев и сам выложил все, что извлек из недавней своей встречи с Иваном Степановичем Екашевым.
При первом же упоминании о зеленом плаще, о пятне на нем, о пораненной руке Екашева Антон насторожился — не за этим ли крылась разгадка всего дела?..
Заметив волнение Антона, Голубев спросил:
— Думаешь, сын с отцом заварили кашу? — И, не дожидаясь ответа, убежденно заметил: — Нет, Антон, показаниям Ивана Екашева я доверяю полностью. Не лжет он.
Бирюков поморщился:
— В нашем деле, Слава, доверяй, но проверяй!
Голубев пожал плечами:
— Вообще-то не исключено, конечно, и то, что Иван мог разрезать руку, схватившись за нож пасечника…
— Ладно, с этим мы разберемся… Меня сейчас другое интересует… — Антон поднялся, прошелся по кабинету. — Скажи, Слава, есть в районе уголовник по кличке «Шуруп»?
— «Шуруп»? Не слышал.
— Вот и я тоже… Давай вместе соображать. Может, какой-нибудь Шурупов есть?
Голубев задумался:
— Нет Шурупова… Вот Винтиков есть!
— Черный, здоровый?
— Напротив, сморчок-карманник.
— Не тот!.. Еще?
Слава по памяти перебрал фамилии всех, кто так или иначе проходил в последние годы по уголовным делам, но ни одна из фамилий для производной «Шуруп» не подходила. Начали прикидывать от обратного, результат тот же. Устав от бесплодных догадок, Антон сел к столу, взял в руки телефонный справочник:
— По справочнику разыскал Ивана Екашева?
— Почти случайно наткнулся.
Бирюков открыл раздел квартирных телефонов. Найдя фамилии, начинающиеся на букву «Т», будто сам себе сказал:
— Может, и у пани Моники есть на квартире телефон…
— У кого? — не понял Слава.
— У одной из знакомых Барабанова. — Антон быстро пробежал взглядом короткий столбец фамилий и удивился: — Есть! Тузкова М. Л., улица Целинная, двадцать четыре, квартира восемь. И номер телефончика, пожалуйста…
— Майя Тузкова? — с откровенным удивлением спросил Голубев.
Антон поднял на него глаза:
— Она. Лаборанткой на элеваторе работает. Знаешь?
— Не только Майю, но и самого Тузкова, то есть бывшего мужа ее, знал когда-то.
— Это который повесился?
— Да.
— Как это произошло?
— Довольно оригинально. Пьяный забрался в платяной шкаф. Знаешь, в современных квартирах такие ниши есть, закрывающиеся дверцами? Так вот, влез Тузков в нишу, закрылся изнутри и на шелковом галстуке, привязанном к перекладине, на которую вешают одежду, ушел, как говорится, в мир иной.
— Причина?
— Белая горячка. И воровал.
— Как Майя к этому относилась?
— Скрывала краденое, — Слава оживился. — Однажды додумалась тайник в госбанке устроить. Она тогда там работала. Туфли и золотой браслет в служебный стол замкнула. Больше месяца мы их искали, пока мне в голову не стукнуло на работу к Майе заглянуть. Только присел к ее столу, она и обмерла. Сам Тузков по этому делу полтора года ИТК получил, а Майя, учитывая прежнюю ее добросовестную работу, столько же схлопотала условно. Из госбанка после такого, конечно, уволили, и она устроилась на элеватор. Между прочим, после суда в районной газете фельетон моего собственного сочинения был напечатан под детективным заголовком «Тайник в госбанке».
— Ух ты, детективщик, — Антон улыбнулся и спросил: — Как в дальнейшем вела себя Тузкова?
— По уголовным делам больше не проходила, но с дружками бывшего мужа, по-моему, общается. Недавно в ресторане видел ее с Сашкой Бабенко.
— Кто такой?
— Похлеще карманника Винтикова. Из неполных тридцати — десять лет провел в местах заключения.
— Как выглядит внешне?
— Черный… Здоровый…
— Кличка какая?
— У нас здесь он ни разу не попадался, кличку не знаю.