Причины и следствия моего Я
Шрифт:
Что и говорить, а Витёк своим заявлением заставил Филимона более пристально посмотреть на эту малосимпатичную Надьку, к которой, как он понял сейчас, он имел не только свой расчёт, но и определенное притяжение. А ведь к этой толстой бабе с синяком вместо лица, от которой пахло похлеще, чем от них с Витьком вместе взятых, от которой, по большому счёту и толку было мало, его, тем не менее, каким-то совершенно непонятным образом тянуло. И ведь наверное не зря, он ещё какие-то пять минут назад, из-за неё хотел этому Витьку заехать в рыло.
«А что в ней есть такого особенного, чего нет у других особ женского пола?» – Задался
«Да, вроде бы всё то же самое», – сделал вывод Филимон, после того как мысленно прибрал её лохмы в причёску и, использовав свой внутренний Фотошоп с его огромным набором инструментов, подчистил и закрасил тональные несоответствия на лице Надьки. «Ну ещё для приличия накинуть на неё какое-нибудь новомодное шмотье, отвести к какому-нибудь новомодному стилисту и визажисту, то, пожалуй, Надька, своим видом затмит всех этих бывалых на подиумах курв». – Филимону, аж стало жарко от этих своих самосознаний.
– Потенциал и возможность – вот что меня, как всякого художника ищущего свою Галатею, в ней душевно напрягает, – резюмировал своё видение Надьки обалдевший Филимон, сжимая в руке, запущенной в карман куртки, один относящийся к женским украшениям предмет. Который ему сегодня, в независимости от желания его хозяйки, вряд ли захотевшей вот так просто расстаться с этим симпатичным украшением, по случаю достался в виде презента. Что также было закреплено тем, что его напарник Витёк оказался лопухом, раз не заметил этой удачливости Филимона, который сумел прихватить из сумки садящейся в автобус симпатичной дамы небольшой, коробочного вида свёрток. И как результат, Витёк был вычеркнут из числа тех соискателей, кто имел право на свою долю в части этого предмета, который, по глубокому разумению Филимона, теперь переходил в его единоличное пользование.
Что же касается самого предмета, то, когда Филимон сославшись на уединение, в кустах развернул сверток, то его глаза чуть было не ослепли от игры света камней этой жемчужной серёжки старинной работы, которая определенно не имела малой цены, а вот близостью к заоблачным, скорей всего, могла похвастаться. Филимону это загляденье пришлось по нраву, и он, облизнувшись, ещё раз поздравил себя с такой своей предусмотрительностью – не сообщать ничего Витьку. После чего, решив никому не сообщать и тем более ни с кем не делиться этой находкой, выбросил коробку, а саму жемчужную серёжку засунул в потайной отдел куртки, который помещался в её подкладке, куда складировалось всё то, что не могло задержаться в самом кармане, входом в который служила дырка в кармане (так сказать, условное дно, которое как раз этим своим качеством и представляет надёжность – ведь ниже падать некуда и, значит, всякая вещь, находящаяся в состоянии полного падения и в то же время пребывая на дне, уже никуда не денется).
Что и говорить, а подкладка всякой куртки, пиджака или какого другого вида
И видимо этот инакомыслящий человек, в один из моментов своей жизни, не пожелав больше мириться с этой обыденностью толчеи, а в особенности со своим зависимым от определяющей его судьбу божественной длани положением, взял и оборвал связующие нити с внешним миром, и найдя свой выход вниз, подальше от этих верхних пустот, взял и ушёл в свою низовую тишину.
Нет, конечно, он не сразу пошёл таким экстремальным путём, а он и до этого не раз пытался обрести контакт с этой божественной дланью, которая и слушать ничего не хотела, раз за разом, на все его разговорные попытки только отмахиваясь. Ну а когда во время особенных катаклизмов, при сильной тряске, он подкинутый до самых небес, попытался заглянуть сквозь верхние пределы неизвестности, то в тот самый момент, когда перед ним уже совсем рядом замаячила тонкая прощелина света, заглянув в которую, пожалуй, можно было бы ответить на все волнующие тебя вопросы, касающиеся своего мироздания, то эта судьбоносная длань, видимо не желая потерять тебя, тут же покрепче прижимала этот проход.
Ну а кому спрашивается, хочется жить в темноте своего разума, или, вернее сказать, жить в ограниченных рамках своей разумности, которая практически полностью зависит от внешних малопонятных сил, для которых твоя темнота, скорей всего, и является сдерживающим тебя сохранным фактором. То нет ничего удивительного в том, что наиболее несогласные с таким положением вещей, пытаются оспорить сей фактор зависимости, и уже со своей стороны пытаются отыскать для себя другое дно, куда они будут складывать свои отражения мыслей.
И вот прокладка и стала тем самым местом, где нашла себя и своё место эта иначе думающая субстанция жизни, которая, конечно же, могла пойти и дальше, если бы не сдерживающий фактор, а именно, заложенные в каждой типологии живого организма пределы его сил, как физических, так и сознания, от которых зависит высота возможностей и глубина дна. Ведь кто знает, что там выше высокого (небес) и ниже нижнего (подкладки), за пределы которых нам позволит заглянуть лишь расширение возможностей нашего разума, который на данный момент готов лишь к своим радостям жизни, либо же в кармане своей разумности, либо же в нижнем пределе неразумности или иной разумности, в подкладке.
Правда, у некоторых ещё более инакомыслящих, у этих вышеупомянутых, с трудом поворачивается язык назвать их гражданами, между тем на этот счёт имеется своя гипотеза. Ведь все знают, а в особенности эти не слишком ответственные граждане, находящиеся в самых близких отношениях с материальностью этого мира, будучи часто притёртыми и прижатыми к стенке, а ещё больше к себе бытием этого мира, что бытие определяет сознание. И этот неответственный гражданин, оказавшись в своём кармане жизни, конечно же не мог так просто смириться со своей реалией жизни, где кто-то там склонял его к этой своей обреченности.