Придорожная трава
Шрифт:
Близняшки медленно и осторожно, как зверьки, вылезающие из норки, подобрались к ней, сели на ковер и уткнулись ей в коленки. Они тоже плакали: может быть, поняли, что произошло, а может просто чувствовали ее отчаянье и безысходность.
Ника с ужасом подумала, что им не стоит смотреть на лужу крови, растекшуюся по полу, но сделать с этим все равно ничего не могла. Скорая включила сирену, совершенно бесполезную в лесу, и на секунду в гостиной мелькнул отблеск синей мигалки. Вой сирены удалялся быстро, и когда окончательно смолк, Ника стиснула кулаки и закусила губу. Можно
Она погладила близняшек по головам:
– Ничего, мои милые. Я этого так не оставлю, не бойтесь, у нас все будет хорошо. Вот увидите, я обязательно что-нибудь придумаю.
Слезы опять подступили к глазам, но Ника сдержала их и поднялась. Она не станет рассиживаться и распускать нюни. Прислужница в церкви предлагала ей сходить к ворожее? Что ж, возможно, ворожея подскажет, где искать ту силу, которая ей нужна. Надо испробовать все, проверить все пути решения проблемы, только тогда ее можно будет разрешить.
– Идите во двор, девочки, – вздохнув, попросила она, и подняла близняшек на ноги, – мне надо здесь прибрать.
Они послушно кивнули, все еще дрожа и всхлипывая.
– Батюшка был очень добрый, правда, мама? – спросила Майя, поднимая полные слез глаза.
– Он нас защитил, да? – всхлипнула Марта.
Ника подтолкнула их к выходу:
– Да, он нас защитил. Идите, пожалуйста, не мешайте мне, мне и так очень тяжело…
Они кивнули одновременно, и понуро направились к двери. Если бы не ужасная лужа крови на паркете, Ника ни за что не оставила бы их одних в такую минуту.
Узкая тропинка в конце Лесной улицы на другом конце поселка, далеко за железной дорогой, привела Нику к старому дому, который и вправду сначала показался ей заброшенным. Дом был обшит серо-коричневой вагонкой, еще сохранившей следы краски, которая давно облупилась и осыпалась. Крыша слегка покосилась как сдвинутая набекрень треуголка, окна скособочились, и некогда красивые резные наличники торчали вверх и вниз жалкими огрызками, словно обломанные зубы. Никакого забора вокруг дома не наблюдалось, протоптанная тропинка вела прямиком к крыльцу, около которого пышно разрослась сирень.
Ника огляделась и взошла на низкое крылечко – под ногами скрипнули и шевельнулись доски.
– Заходи, – услышала она хриплый голос из-за двери, хотя не успела постучаться.
Хлипкая дверь с широкой кривой щелью у порога скрипнула и приоткрылась еще до того, как Ника дотронулась до ее ручки. Ника осторожно переступила порог и огляделась. Никакой прихожей в доме не обнаружилось, сразу за дверью располагалась кухня, довольно чистая, с выбеленной печью, газовой плитой и старым, пожелтевшим от времени холодильником. Их кухни следующая распахнутая
В комнате, за круглым столом, накрытым клеенчатой скатертью, сидела старуха – рослая, сморщенная, как сухой гриб, одетая опрятно и вовсе не по-деревенски. Так одевались барышни в тридцатых годах, почему-то Ника именно так представляла себе довоенный наряд, например, Анны Ахматовой. Перед старухой на столе лежала открытая книжка, стояла высокая чашка с дымящимся чаем, валялась початая пачка «Беломора», а большая хрустальная пепельница была полна папиросных окурков.
– Заходи, чего встала, – бабка панибратски подмигнула Нике и указала на место за столом.
– Здравствуйте, – уронила Ника и, озираясь по сторонам, двинулась в комнату.
– Чай будешь? – спросила старуха, и, не дожидаясь ответа, поднялась, подошла к массивному резному комоду, на котором стоял электрический чайник, несколько одинаковых высоких чашек, сахарница и вазочка с вареньем.
– Только к чаю у меня ничего нет, не люблю я сладкое, поэтому и не держу в доме. Хочешь, могу бутербродик с колбаской сделать.
– Нет-нет, спасибо, – опешила Ника от ее гостеприимства и простоты.
– Тогда так пей, – пожала плечами бабка, кинула в чашку пакетик с чаем, и залила его кипятком.
Ника присела на краешек стула, чувствуя себя школьницей в гостях у строгой учительницы.
– Не куришь, вижу, и правильно делаешь. Но я, извини, буду курить. Форточку открыть могу, но курить все равно буду.
– Конечно-конечно, – согласилась Ника, хотя не переносила табачного дыма и никогда курить в своем присутствии не позволяла.
Старуха поставила перед ней чашку с блюдцем, сахарницу и варенье. Нике ничего больше не оставалось, как вежливо кивнуть и пригубить обжигающего чаю. Вообще-то чай она не любила, и пила обычно кофе или минеральную воду.
– Рассказывай, как тебя угораздило в Долине дом построить, – бабка шумно отхлебнула из своей чашки, смачно дунула в мундштук папиросы, постучала им по пепельнице, смяла гильзу и закурила, щелкнув бензиновой зажигалкой «Зиппо». Ника пригляделась – зажигалка, очевидно, стоила немалых денег, хотя могла оказаться и дешевой подделкой.
– Что смотришь? Дорогая вещь, человек один подарил. Знал мою слабость до дорогих безделушек. Ты-то, небось, платок притащила.
Ника испуганно втянула голову в плечи.
– Ничего. Но если в следующий раз придешь, ложку принеси серебряную. Чайную. Моя сломалась недавно – мед ковыряла засахаренный, она и обломилась. Но это если придешь, я никого к себе в гости силком не тяну, и подарков не вымогаю. Чего принесли – то принесли, на том спасибо.
– А… а откуда вы знаете, что я в долине построила дом? – нерешительно спросила Ника.
– У тебя на лбу это написано, – хрипло хохотнула старуха, – рассказывай, не тушуйся. Глупости про меня говорят, что я сглазить могу или порчу наслать. Знаю много, не скрываю. Но не глазливая я, не ведьма ведь – ведунья, разницу чушь?