Придорожная трава
Шрифт:
Двое работяг попытались задержать мальчишку, но он прорвался и кинулся к отцу. Мишка загородил ему дорогу.
– Пусти! – Сережка ударился кулаками Мишке в грудь, – пусти, там мой папа!
Мишка обхватил его за пояс и сдал подбежавшему бульдозеристу.
– Пустите! Пустите же! Это же мой папа! Мой папа! – Сережка рыдал и бился так, что двое взрослых мужчин с трудом могли его удержать.
Илья зажимал рот обеими руками – он не хотел, чтобы сын слышал его крики… Мишка нагнулся нему, пытаясь разогнуть его локти, но у него ничего не вышло.
– Сейчас, сейчас, его уведут, не надо так. Дыши
Илья помотал головой.
– Пустите меня! Это мой папа! Это же мой папа! Пустите! Мой папа! Пустите!
Крики Сережки, которого оттаскивали все дальше, рвали сердце сильней, чем стоны Ильи.
Мишка выдернул ремень из брюк.
– Сейчас, сейчас… – шептал он, – жгут. Кто-нибудь, мне нужен еще один ремень!
– Пустите! Папа! Мой папа!
Бившийся в истерике бригадир поднял голову и посмотрел на Мишку, как на ненормального.
– Что смотришь? – заорал Мишка, – ремень давай!
– Да, – кивнул Стас, – да. Погоди.
Он, спотыкаясь, подбежал ближе, расстегивая пояс.
– А что? Может, еще жив будет?
– Не знаю! – завыл Мишка, – «скорую» вызывай!
На этот раз бригадира не испугала вся милиция поселка. Он вытащил мобильный и судорожно начал давить на кнопки, ругаясь и несколько раз начиная сначала.
Мишка затягивал жгуты – может быть, есть надежда… Минут пятнадцать, может двадцать Илюха продержится, но если помощь не подоспеет, шок убьет его.
На дороге послышался вой сирены. Бригадир посмотрел на телефон, по которому только что рассказал, куда ехать «скорой», а потом на дорогу. Три машины с мигалками подъезжали к долине. Подмога… Они опоздали минут на десять, не больше…
Мишка вытер слезы, огляделся и увидел, как из кабины бульдозера медленно выбирается Вероника. Бригадир обернулся, заметив, куда смотрит Мишка. Взгляд его помутнел, а глаза, как у быка, налились кровью. Он поднялся, шатаясь, на встречу Веронике и стиснул кулаки.
– Ну ты сука… – хрипло зашептал он и закашлялся, – ты… ты что же сделала-то… ты… понимаешь, сука, что ты сделала?!
Вероника скользнула по нему равнодушным, усталым взглядом, удивленно посмотрела на Мишку и брезгливо поморщилась, заметив Илью.
– Да, я понимаю, что я сделала, – спокойно сказала она бригадиру, проходя мимо с поднятой головой.
В их сторону бежали люди из подъехавших машин, много людей. Наверное, у них есть аптечка…
Красный свет разлился перед глазами. Горячий красный свет. Большой, как небо. А потом начал съеживаться, собираться в сгусток, открывая глазам сумеречный лес. Начиналась самая короткая ночь в году. И в центре этой ночи на тонком стебле покачивался цветок папоротника, брызгая невесомыми искорками и освещая лес нежным розовым цветом. Нет-нет, не сгусток… Уголек, не тронутый пеплом. Осколок заходящего солнца… И белый сарафан Мары не казался саваном. И лилия в руках была наполнена прозрачным хмелем. И в избушке ждала синяя тетрадь, и на столе сидел Печник, покачивая ногами.
Эпилог
Двадцать четвертого июня, едва Алексей вернулся из Томска, ему позвонил Петухов и сказал, что подумал немного и решил участок купить.
К первому сентября восемнадцать из девятнадцати участков были благополучно
Никто не подавал заявлений в милицию ни о разрушенном домике, ни о нанесении тяжких телесных повреждений его хозяину. Алексей без труда решил этот вопрос: плотник заверил милицию в том, что несчастный случай произошел по его собственной вине. Ника узнала об этом случайно и с удивлением. Оштрафовали мастера, бригадира и бульдозериста за вопиющее нарушение правил техники безопасности, но до суда дела доводить не стали – Алексей постарался.
Ника не смогла вернуться в долину и, пока муж не выкупил у агентства квартиру, жила вместе с девочками у ведуньи. Дом в долине пришлось продать, и сколько Алексей не уговаривал ее, попробовать еще раз переехать загород она так и не согласилась.
Теперь ей вообще не снились сны. Почти никогда. Только один, и то нечасто. Как отец забирает ее из детского сада и ведет в кафе-мороженое. Она сидит на стуле, болтая ногами, и ковыряет разноцветные шарики чайной ложкой, поднимает на отца глаза, и видит, что за столиком с ними сидит плотник. Они оба смотрят на нее, оперев головы на кулаки, и глаза их совершенно одинаковые – печальные и снисходительные. После этого сна Ника всегда просыпалась в слезах, но неизменно засыпала снова и утром не могла вспомнить, отчего намокла ее подушка.
Двадцать пятого августа Илье снова сделали операцию, третью. Мама плакала. Она не плакала при нем, выходила в коридор, будто по делу, но Илья знал, что она выходит плакать. Она не могла смотреть, как он мучается.
Мама была в коридоре, когда к нему палату зашла Лара. Он не хотел ее видеть. Первый раз в жизни он не хотел ее видеть.
Лара положила на тумбочку огромное красное яблоко и осмотрелась.
– Ты понимаешь, что ты наделал? – сказала она, даже не поздоровавшись.
Илья помрачнел. С тех пор, как это случилось, он ждал, когда же его спросят, понимает ли он, что наделал.
– Сережка все мне рассказал, – Лара присела на стул около кровати. Она избегала смотреть ему в глаза.
Он кивнул, стараясь не кривиться от боли – она не должна этого видеть.
– Ну зачем? Зачем, Илюша? Объясни мне! Тебе предлагали деньги, большие деньги! Ну почему ты отказался?
Он приподнял одно плечо, но это скорей походило на судорогу, чем на привычный жест.
Ее глаза наполнились слезами:
– А что теперь будет с нами? Со мной, с Сережкой? Что нам теперь делать? Раньше я могла взять репетиторство, а теперь у меня на руках больная мама. Что с нами будет?
– Прости меня, – шепнул он.
Она быстро нагнулась и на секунду прижалась щекой к его руке. Илья почувствовал ее слезы на своей коже, но это нисколько не взволновало его. А ведь еще весной он за это отдал бы полжизни.
Лара тут же выпрямилась, замотала головой и выбежала из палаты.
Когда следующей весной половодье затопило долину, никому не пришло в голову, что это навсегда. И когда земля просела вниз, разрывая готовые фундаменты, тоже никто не верил, что это серьезно. И только когда осенью уровень воды в реке сравнялся с землей, хозяева участков забили тревогу.