Приемная мать
Шрифт:
И вообще, воспитательница в нашей группе с каждым днем «покоряет» все больше сердец. Она, правда, качала головой, когда говорила: «Вот что вы умудрились натворить!» Но все же было не совсем ясно, было это только порицание или еще что-то, потому что она тут же добавила: «Как все-таки вы все разом очутились под одной шапкой?» А в этом вопросе звучало что-то, похожее на признание.
— А Марью-то вы у меня скоро совсем вышколите, — сказала она в заключение, протянула руку и с особенной, необъяснимой улыбкой обняла маленькую смущенную Марью.
И еще об одном нельзя умолчать, хотя другие события уже стремятся
Все было именно так, как предсказывала Анне. Об этом и писать-то нечего. Настолько убогим выглядело выступление нашей команды. И только блестящая игра Лики спасла нас от полного разгрома. Как Анне, так и Тинка играли ниже своих возможностей, но особенно мазала Мелита, которая вообще-то считается одной из лучших волейболисток. Они с Анне с поразительной последовательностью забивали мячи в сетку. Потом, когда девочки из второй школы начали переодеваться, а мы обменивались впечатлениями и обо всем расспрашивали, в их разговоре с нами чувствовался какой-то странный тон. Словно богатый разговаривает с бедным родственником. Они спрашивали, есть ли у нас возможности тренироваться или нас заставляют без конца скрести пол и стирать, и все в таком духе. Когда же их лучший игрок спросила: «Скажите, как вам тут живется? В городе говорят, что вы каждый день получаете только манный отвар?». — Анне, сверкнув глазами, резко бросила в ответ: «Нет, что вы, разве вы не слышали, что мы питаемся только водой из крана? Утром холодной, вечером горячей. А по воскресеньям — газированной».
На что высокая девочка из их команды заметила, обращаясь к своей подруге: «Ну, теперь слышала?»
— Что? — пожала та плечами. — Ведь не я же попадала только в сетку... Выходит, и впрямь они живут на одной воде.
И уже из-за двери донесся ее громкий голос:
— Ну, кто же этого не знает. Ведь в этой школе учатся те, кого из других выгнали, хулиганы и недоразвитые... Знаешь, из сомнительных семей...
Я поймала Сассь буквально на лету. И может же человек производить такие звуки! Это было похоже на вой. Она царапалась, отбивалась, кусала меня за руку и отчаянно кричала вслед уходившим девочкам:
— Кто обзывается, тот сам и называется! — и расплакалась. Мы впервые видели, что Сассь плачет. Сердито, всхлипывая, и в то же время так жалобно. Ее бессильное отчаяние и горько-соленые слезы, казалось, жгли нам щеки.
«Ведь болезнь не спросит срока, а беда придет нежданно», вздыхала моя бабушка, когда была больна и ей приходилось лежать в постели. Так теперь вздыхаю и я. Именно теперь, когда жить стало настолько интереснее и дел по горло — именно теперь надо же было, пробегая через двор в одном платье и с непокрытой головой, подхватить какой-то вирус!
Конечно, я не единственная жертва. В своей группе, правда, я была первая, но недолго. Через несколько дней ко мне сюда привели Марью и Сассь. Теперь, говорят, по утрам у дверей в столовую стоит медсестра и все, кто приходят без пальто и без шапки, тут же получают «первую помощь» — т. е. ложку какой-то горькой микстуры. Для меня это, конечно, уже поздно.
Того, что я пережила за первые две ночи болезни, я не пожелала бы злейшему врагу, если бы у меня такой и был. Даже Энту не пожелала бы.
Из первой ночи помню только, как я беспрерывно старалась проглотить какую-то резину и никак не могла ни проглотить, ни выплюнуть ее. А на вторую ночь я пережила состояние невесомости. Это было совсем не страшно. Во всяком случае, я собираюсь, когда поправлюсь, записаться на полет в космос, когда туда будут брать пассажиров. Конечно, сначала будет огромная очередь, и чем раньше записаться — тем лучше.
Днем, в промежутке между этими двумя ночами, я ничего не ела, много пила, немножко плакала и очень хотела, чтобы бабушка была жива и пришла ко мне, или чтобы я умерла и встретилась с ней.
К счастью, последнего все-таки не случилось. А на следующее утро на меня, по всем признакам, снизошло вдохновение, нет, конечно, не такое высокое, как у Пушкина или у Толстого, но все-таки как раз такое, как требуется для школьной самодеятельности.
Я придумала вещь, которую мы с малышами можем исполнить на новогодней елке. Они давно ко мне пристают. Им тоже хочется выступать. Почему всегда только взрослые! Они, все без исключения, рвутся играть на сцене. Даже в общем-то очень застенчивая Марью. Но она, конечно, прежде всего потому, что Сассь этого хочется. Она и заболела-то наверно потому, что Сассь была больна.
К счастью, им не так плохо, как было мне сначала. И к тому же я им немножко помогаю, когда им кажется, что одеяло давит, а чтобы они не так тосковали по материнской ласке, я рассказала им все сказки, какие только знаю, и постаралась увлечь их предстоящей пьесой. Она их заинтересовала больше всего. То и дело — а что потом и кто это будет? И когда ты ее закончишь? и т. д.
Фактически же дело в том, что я просто переделала на новый лад старые истории. Красивая мачеха наряжается и красуется перед зеркалом. Приходит ее подруга, которой она жалуется на свой первый седой волос и на то, что старость подкралась слишком быстро. Она объясняет это своими заботами. У нее, мол, недавно умер муж, который не оставил ей в наследство ничего, кроме почти взрослой дочери. Мачеха хочет выйти замуж. На заводе, где она работает лаборанткой, ей очень приглянулся молодой талантливый инженер, правда, он много моложе ее, но мачеха надеется на свою красоту. Единственное препятствие — падчерица. В те дни, когда мачехе удавалось заманить его к себе в гости, он был к девушке гораздо внимательнее, чем к ней.
Мачеха затем и позвала к, себе подругу, чтобы та, использовав свои знакомства, как можно скорее, среди учебного года, отправила ее падчерицу в другой город, в школу-интернат. Подруги придумали план действий.
Зовут падчерицу. Объясняют ей, в чем дело. И мачеха с подругой уходят. Девушка остается одна. Выполняя приказания мачехи, она начинает укладывать свои вещи. Разбирая книги, она случайно находит старинную песню и взволнованно читает вслух:
Была я в доме радостью,
Любимицей и ягодкой,
Пока жива была моя матушка...
Заканчивая чтение, она горько плачет и опускает голову на стол. Она всхлипывает и затихает. Сцена постепенно темнеет... Почти в сумерках словно бы издали доносится тихое, как колыбельная песня, пение:
Приходите, сон и дрема,
Ты, забвения сестрица,
Утешитель, тихий братец!
Сон придет к постели мягкой,