Приемная мать
Шрифт:
Когда я закончила, Анне сказала:
— Давай сюда! Я и не представляла себе, что у тебя такое получилось. Это ведь что-то совсем другое. Дай-ка я сама посмотрю. — Она забрала мою рукопись и стала листать ее.
— Роль сироты просто чудесная. Я буду ее играть. Думаю, она мне очень подходит.
И тут же прочла:
Была я в доме радостью,
Любимицей и ягодкой,
Пока жива была моя матушка.
О,
И хотя все это звучало очень задушевно и хотя я считаю Анне гениальной, почти зрелой актрисой, все же я никак не могла справиться с горьким комком, застрявшим у меня в горле, как отравленное яблоко в горле сироты. И я тоже довольно долго была словно мертвая.
Мне было так жаль расставаться с этой сценой, где я могла бы в роли сироты стоять в своем воздушном розовом платье, ярко освещенная прожектором и самый красивый мальчик из нашей школы преклонял бы передо мной колено. На этот раз меня не утешали никакие похвалы. Что пользы, что Сассь сразу начала протестовать, уверяя, что сироту должна играть я, а Лики и еще некоторые девочки поддержали ее. Во-первых, мнения разошлись и, во-вторых, решающим оказалось то, что Анне сама хотела играть и решилась сказать об этом, тогда как я не решилась.
И ничуть не легче было оттого, что Анне восхищалась моим литературным талантом. Мне не давала покоя мысль о том, что меня могли бы, по крайней мере, спросить, кого я хотела бы видеть в главной роли. Может быть, я все равно предложила бы эту роль ей, потому что ведь знаю себя, вряд ли я стала бы откровенно добиваться главной роли.
В этот вечер я была так огорчена, что чуть не высказала лишнего. К счастью, я все-таки не сделала этого, и теперь сама понимаю, что тогдашнее мое восприятие всего случившегося было просто очень мелочным и глупым. Тем более, что потом случилось то, что случилось. Сейчас у меня больше нет времени. Скоро начнется репетиция. Надо спешить.
Теперь все репетиции проходят великолепно. Послезавтра генеральная репетиция. Но первая репетиция была все-таки ужасной. Учительница Вайномяэ взяла над нами шефство. Тинка кое-как справилась со своей ролью, а Вильма играла мачехину подругу. И тут наступила очередь Анне. Вдруг вмешался Свен:
— Постойте! А почему Кадри сама не читает?
— Как Кадри? Сироту играет Анне, — возразила Тинка.
— То есть как — Анне? Ведь должна была играть Кадри! — удивился Свен.
Я поспешила объяснить:
— Ты, наверно, неправильно понял. Я играю только этот голос, который рассказывает о превращении действительности в сказку-сон. Сироту играет Анне. Ей эта роль подходит больше всего.
— Анне? Эта роль? Не смешите! Исполнительница главной роли должна быть прежде всего красивой.
Я не решалась ни на кого взглянуть. И только испуганно оглянулась, когда за нашими спинами с грохотом захлопнулась дверь.
— Анне! — Я бросилась за ней. Успела только услышать, как Свен сказал:
— Тогда пусть уж Андрес играет принца. Меня исключите из игры.
Я нашла Анне в спальне. Она лежала, уткнув лицо в подушку. Мне еще никогда не случалось попадать в такое неловкое положение. Как тут утешать? Сказать, что одному нравится одно, а другому — другое? Нет, будет еще хуже. Противнее всего было, конечно, что я сама — участница этой истории и даже, помимо моей воли, в чем-то словно бы виновата.
— Анне, голубушка, родная, не плачь! Ну, посмотри на себя в зеркало. Ведь Свен же чудак. Он и в литературе-то не может отличить Татьяну от Ольги, ну чего с него взять... Не случайно же его. почти выгнали из одной школы. Что-то у него не так. Не принимай эту чепуху к сердцу.
Я наговорила о Свене все, что пришло в голову. Даже то, во что и сама не верила. Мне было просто ужасно жалко Анне.
— Пусть принцем будет кто-нибудь другой, более толковый. Свен все равно поленится выучить роль. И эта роль совсем не для него. Такой самонадеянный дурак! Может, еще возьмет на сцену зеркальце, как Тинка. Я никогда не могла понять, что в нем девочки находят...
Анне не отрывала головы от подушки. Можно было лишь предполагать, что она плачет. Когда я в предельной растерянности и отчаянии предложила ей в утешение самое лучшее, что у меня было — маленькое вечернее платье, которым мачеха когда-то хотела завоевать мое сердце, — к счастью, в комнату ворвалась Тинка. Она бросилась обнимать свою подругу и стала ей горячо доказывать:
— Анне, ну что ты из-за эдакого плачешь! Анне, милая, он не стоит этого. Твоих слез! Я напишу папочке. На этот раз в самом деле напишу. Папочка приедет и задаст этой обезьяне жару, Свен ужасно боится нашего папашу, я знаю. Боже, Анне, не показывай только, что слова такого типа что-то для тебя значат.
Последнее подействовало, как удар хлыста. Анне подняла голову. У нее были совершенно сухие глаза.
— Ну, а что вы-то тут причитаете? Ведь не стану же я от этого умирать.
И деловито, словно ничего и не случилось, обратилась ко мне:
— О каком платье ты говорила, Кадри?
Да, о каком платье я говорила?! Ох, я наверно сделала это от растерянности Я сама, добровольно, предложила Анне то самое волшебное платье, которое надевала всего один раз на семейном вечере моей мачехи и в котором каждая девушка просто не может не выглядеть красивой, и в котором я тоже могла бы выглядеть красивой! Именно об этой возможности я столько мечтала, как это ни смешно. А теперь оно будет украшать Анне! Отступать было некуда, и не было даже надежды, что мое платье не подойдет Анне. Потому что, во-первых, совершенно бессовестно надеяться на такие вещи и, во-вторых, мы с Анне почти одного роста
Я всматриваюсь в себя и вижу безнадежно запутанную внутреннюю жизнь вперемешку со старым хламом. Что же это такое? То ты так жалеешь другого человека, что согласна любой ценой утешить его, и тут же сама раскаиваешься, что делаешь это! Как дурочка, беспрестанно думаешь о том, что другая в твоей пьесе будет блистать на сцене в твоем самом красивом платье, а ты сама только голос, то, что в тебе самое некрасивое, то, за что ни один учитель пения никогда не поставит тебе больше тройки и то больше по доброте душевной.