Приемная мать
Шрифт:
— Ты находишь? По-моему, она слишком броско одета и вообще в ней, для такой молодой девушки, слишком много искусственного.
И, слегка потрепав меня по руке, тетя Эльза добавила:
— Знаешь, по-настоящему красивы такие, как ты — милые, скромные девушки.
Но нечто по-другому, по-настоящему прекрасное я пережила во время последнего действия, когда звучала ария о любви и жажде жизни. Последняя ария Каварадосси.
Я уловила очень мало слов, хотя потом мне сказала их тетя Эльза. Но слова там лишь беспомощные бледные намеки: «...умираю покинутым. Но я так жажду жизни,
Как много великого, высокого и прекрасного в этом мире, и как много мелкого и уродливого в нем встречаешь иногда. И все-таки каждый человек жаждет жизни, жаждет любви, стремится к прекрасному.
Удивительно, что и теперь, когда в нашей жизни больше нет таких преград на пути к счастью, таких ужасов, как в этой старинной опере, все же есть еще несчастные люди! Или это потому, что нам даны лишь возможности, а если мы не умеем их использовать, то в этом виновата глупость несчастных? Может быть, мы сами слишком беспомощны и просто не умеем найти свое место в нами же построенном счастливом мире?
Ох, до чего же хочется знать больше, чем я знаю. Можно думать ночи напролет, но всегда за ответом встают новые вопросы.
Одно все-таки бесспорно: никогда нельзя заменять жизнь игрой.
Как это говорила бабушка? «...Смеясь, вы гонитесь за большим счастьем. А жизнь? Жизнь — дело серьезное».
... Самая чудесная ночь в году. Радио принесло Новый год ко мне домой. Он начался боем Кремлевских курантов. Меня уже поздравили с Новым годом на многих языках. Теперь я знаю, как бьют знаменитые часы во многих странах! И каждые по-своему шлют в эфир «Счастья в новом году!»
И я счастлива! Даже не знаю, почему. Просто я счастлива.
Ведь это такая необыкновенная ночь... сквозь стены, сквозь пол, сквозь окна из глубины улиц доносится до меня радость чужих людей и отзывается в моем сердце. Но сегодня ночью не может быть чужой радости. Одна огромная радость, общая радость — она моя, а моей радости хватит на весь мир!
Ой, до чего же хорошо! Так хочется совершить что-нибудь прекрасное и великое. Хочется быть доброй ко всем на свете! Хочется всегда быть такой, как я бываю лишь в отдельные мгновения.
Мачеха и папа еще вечером ушли куда-то встречать Новый год. Папа хотел встретить его дома, но мачеха ведь такая непоседа. Ей непременно надо было мчаться куда-то навстречу Новому году. До чего же она была красива! Я сижу тут и желаю, чтобы она становилась еще красивее, чтобы она была счастлива, потому что в этом счастье моего отца.
А мы вдвоем с малышкой дома, и у нас всего достаточно. Тепла, света, уюта. Хороших вещей даже сверх меры. Стенные часы тикают о нашем счастье, и полная радостных мыслей ночь принадлежит нам.
Подожди, моя маленькая сестренка, давай, я перенесу тебя сюда, поближе к елке, к сиянию свечей и давай, я расскажу тебе, как все это было. Я расскажу тебе это еще и еще раз и опять сначала...
Мы остались с тобой вдвоем и стали ждать. Не правда ли, ты ведь тоже ждала? Иначе почему бы ты с таким любопытством посматривала по сторонам? Ты была уверена, что он придет. Быть может, больше, чем я. Кажется, ты первая и сказала: вы друзья. Самые большие друзья! По-видимому, ты знала и то, как я встретила его утром и рассказала, что вечером мы будем только с тобой вдвоем.
Ой, как ты ждала! Или, может быть, это я ждала? Сквозь решетку своей кроватки ты серьезно следила за тем, как я прибирала все вещи, которые твоя мама в нетерпении разбросала так, что они разлетелись по всей комнате. Вещам нравится, когда они лежат на месте. Тогда они спокойны.
Потом я подошла к тебе и погладила тебя. Ты обещала непременно быть паинькой, пока меня не будет в комнате, а я буду под теплым дождиком. Жаль, мой маленький, нежный цветок, что и тебя нельзя отнести под теплый дождик. Это так приятно. Это даже плохое превращает в хорошее, а хорошее в еще лучшее.
А когда я свежая, чистая, пахнущая мылом, вернулась в комнату, ты сказала «лялль-лялль». Я сразу поняла, что ты осталась мной довольна. Я и сама была довольна собой.
А потом, мой маленький глазастик, ты видела, как я достала из шкафа платье цвета вечернего неба. Ты успела увидеть, как я его примеряла? Ты заметила, что я сморщила нос? В этом платье было что-то чужое. Оно словно бы сохранило тень прежних недобрых мыслей, и они испортили тонкую ткань. Платье больше не казалось таким красивым, и его розовый цвет был словно цвет чужих желаний чужой девушки. Нет, сегодня оно не будет надето! Если вообще когда-нибудь будет надето. Не надо его!
Ну, а теперь ты уже всерьез собралась спать, и я так и не успела ничего спросить у тебя. Я думаю все-таки, что ты не будешь возражать, если я надену свою темную юбку в складку и вышитую белую блузку с кружевным воротничком. Слышала ли ты, сестренка, как я пела тебе свою собственную колыбельную песню, с припевом, подсказанным тетей Эльзой:
«... по-настоящему красивы... по-настоящему красивы...»
И разве у тебя немножко не дрогнули ресницы, когда я вдруг громко рассмеялась? Ты, конечно, поняла, что я ни над кем другим не смеялась. Я просто подумала, что Урмас не обратит внимания, как я одета.
Счастливым всегда позволено посмеяться над собой. Счастливым, которые стоят у зеркала и ждут...
Не может быть, что он не забежит хотя бы на минутку! Я знаю, у них большая семья и в такие вечера вся она собирается за общим столом и никто не хочет огорчить родных своим отсутствием. И меньше всего хороший сын хочет огорчить свою мать. Он там вместе со всеми радостно встречает Новый год.
Да-да, моя маленькая, ты — моя семья. Мы с тобой быстро прогнали одиночество.
Но он — мой друг. Ты ведь еще не знаешь, что значит самый лучший друг! Может быть, мне придется на этот раз довольствоваться только его мыслями, как в прежние месяцы мне приходилось довольствоваться его письмами. А его мысли в этот вечер со мной. Во всяком случае, хоть разок-то он обо мне подумает.