Приемная мать

Раннамаа Сильвия

Во всяком случае, сейчас у нас так чисто и красиво, что лучше не придумаешь. И отлично, что все это мы сделали своими руками. Мы особенно следим за поряд­ком. Те, кто, сам участвовал в ремонте. Заметнее всего это проявляется у Сассь. Она только и делает, что ходит за девочками и следит за порядком. Чуть что заметит, сразу хмурится и ворчит:

— Что это за бумажки у тебя на столе. Смотри, у нас тут порядок, не то что у тебя дома.

Или:

— Чего ты волос начесала на пол? Из-за твоих кудрей мы можем остаться без пианино. Тебе это безраз­лично, что ли?

Или уже совсем серьезно:

— Ты, что ли, пол красила?

А? Не красила? Тогда не лезь в сапогах на выкрашенный нами пол.

Если послушать Сассь, то создается впечатление, словно она одна здесь все сделала. Однако нельзя не согласиться, что ее маленькие проворные ручонки и неиссякаемая энергия здорово помогли нам в работе. А теперь она с тем же пылом охраняет свою и нашу работу и изо всех сил старается перетянуть пианино в нашу группу. Если бы только нам хватило этого заряда на.целые полгода: тогда в следующем полугодии пианино обязательно будет у нас. И место для него уже приготовлено. Мы ведь сделали у себя перестановку. Платяной шкаф переставили в прихожую. Стало больше места и краска на полу лучше сохраняется, потому что от постоянного передвигания шкафа взад и вперед стиралась не только краска, но и половицы под ней. Комната теперь перегорожена деревянной ре­шеткой, которую мы тоже сделали сами. Доски полу­чили со стройки, а просветы в решетке, как полагается в детской, заклеили картинками, нарисованными Лики и Марелле.

Таким образом, получилась умывалка, а за нею жилая комната. Дверь стенного шкафа завесили ков­ром.

Надо надеяться, что это будет заглушать наши голоса, и наши разговоры не будут доноситься до мальчиков. Но самый лучший глушитель все-таки сознание, что нас можно услышать. Это сознание сыграло для нас благородную роль. Немалое значение имеет и соревно­вание по поведению, которое проводится между пионе­рами и октябрятами, но следить за ним и подводить итоги поручено нам. Ведь нельзя же позволить себе грубо разговаривать или вести себя невежливо, когда тебе поручено следить за поведением малышей.

Вообще у нас тут все складывается так, что пианино просто обязательно должно достаться нам. Кроме всего, у нас в группе несколько человек уже умеют играть или хотят научиться. Тинка, Айна и немножко Марелле. Неожиданно в эти планы вмешалась и Марью.

— Тогда и я буду учиться играть. Мне так хочется.

— Ты! — презрительно бросила Айна. — А кто же тебя будет учить?

— Свен, если я попрошу, — покраснела Марью. Сассь, до сих пор наблюдавшая за своей подругой со стороны, вдруг резко обернулась к Айне:

— А ты думала, что только ты одна можешь нау­читься? Фу! — И снова к Марью: — Вот именно, научись. Покажи этой задаваке! Только чтобы никаких там опер. Может, еще и я буду учиться. Не знаю еще... — зая­вила она в заключение, важно нахмурив брови.

Итак, пианистов хоть отбавляй! Только вот пианино пока еще нет.

ЧЕТВЕРГ...

Сегодня утром, по случаю новой четверти, директор устроил традиционное общее собрание. Говорилось об учебе в прошлой четверти, о лучших классах, о передо­вых учениках в каждом классе, об отстающих и т. д.

Среди групп на первом месте по-прежнему были мальчишки из седьмой, а на втором (на том, где прихо­дилось бывать и нам) опять мальчишки из девятой. И только на третьем месте — мы. Но это совсем не так и плохо, потому что за нами еще целых девять групп. Вдобавок нас похвалили особо. Нас поставили всем в пример за наш самодеятельный ремонт, а больше всего хвалили нашу комсомольскую группу за великолепное (это слово не мной придумано, а прозвучало в речи директора) начинание — за заботу об октябрятах и пио­нерах и за работу с ними.

На этом же собрании малышам до пятого класса были розданы экспонаты нашей кукольной выставки. Первой из числа детей образцового поведения была, конечно, названа наша Марью. И тут же было добав­лено имя ее шефа — Весты. Из нашей группы премию получила и подопечная Лики — маленькая Реэт. Маль­чиков премировали настольными играми. Когда Марью шла за подарком, я украдкой взглянула на Сассь. Она сидела с таким видом, словно вот-вот засвистит от полнейшего равнодушия, и беспечно болтала ногами.

Вечером, в группе, когда все малыши (да и старшие) склонились над куклами и громко восторгались их платьицами, пальто и бельишком, Сассь сидела в спальне. Когда я пришла взглянуть на нее, она сидела на кровати и очень старательно рисовала что-то в своей тетрадке. Я осторожно подошла к ней. Заметила, что она в этот момент трудилась над хвостом какого-то небывалого в природе зверя. У этого зверя был тыкво­образный живот, лошадиная голова, коровьи рога и лисий хвост, а ноги разной толщины. Этот необычай­ный шедевр творился под заунывный свист. Сразу за мной в спальню вошла Марью и позвала Сассь. Сассь небрежно ответила, что у нее, мол, болит зуб, и прири­совала своему чудовищу к спине огромное крыло. Когда Марью с полуумоляющим-полуизвиняющимся видом подошла к ней ближе, Сассь судорожно свернула рисунок и ничком бросилась на кровать. И разумеется, Марью тут же разложила на ее кровати все свои на­грады и куклу, и все двадцать четыре вещицы из ее гардероба и всю мебель и с увлечением стала объяс­нять, что к чему.

Мне было жаль Сассь. Что касается хорошего пове­дения, тут конечно, она ничего не заслужила, но все-таки чем-то она сумела же завоевать любовь своей маленькой подруги, да и мою тоже. Теперь она лежала и не могла удержаться, чтобы не смотреть на имуще­ство Марью. Что-то мешало ей радоваться, а что-то не позволяло выразить презрение, и получалась между подругами какая-то игра в жмурки, когда одна из них за своим счастьем и увлечением не замечала «зубной боли» другой.

Позднее, в умывалке, Сассь опять настойчивее всех напоминала девочкам, что вода, в особенности мыль­ная, оставляет на стенах пятна, а те, кто сам здесь ни­чего не делал, не хотят этого понять и постоянно брыз­гают и пачкают стены. На этот раз она была суровее, чем обычно. Но никому не пришло в голову напомнить Сассь кое-что из ее совсем недавнего прошлого. Даже Айна промолчала.

Сейчас Сассь уже давно спит сном праведника. Спят и остальные. Когда я вставала, чтобы взять из шкафа чернила, Марью лежала с широко открытыми глазами и щеки у нее горели, Я было испугалась. Но когда нагнулась к ней, она обхватила мою шею, и с такой невероятной нежностью прижалась к моей щеке своей мягкой теплой щечкой.

Даю голову на отсечение, что в мире нет более пре­красного света, чем два светлых огонька в глазах сча­стливого ребенка. Я дала ей конфету и поправила одеяло. Не успела я заправить ручку, как, взглянув на Марью, увидела, что она уже крепко спит, подложив руку под щечку, и в ямочке на ее щеке притаилась сча­стливая улыбка.