Приемное отделение
Шрифт:
— Донышко действительно может отлететь, если уронить бутылку этим самым донышком вниз на твердую поверхность. В таком случае жидкость, находящаяся в бутылке, как бы бьет по донышку изнутри и может выбить его. Элементарная физика.
— Попробуем? — мигнул один охранник другому.
— Выпьем после дежурства, нальем воды и тогда попробуем, — рассудительно ответил напарник.
Медсестра Алина посмотрела на столь быстро вернувшегося Алексея Ивановича сочувственно. «Намекала же я вам, предупреждала, — читалось в ее глазах, — да вы не послушали. А зря».
— Все в порядке, — сообщил ей Боткин.
— Не побили — и хорошо, —
— Кому надо нас бить? — удивился Боткин. — Мы же нормальные люди. Пообщались с Леонидом Евгеньевичем, объяснили ему ситуацию, и все. Уже, наверное, выдает.
— А цена вопроса?
Алина, не первый год работавшая в больнице и хорошо обо всем осведомленная, даже предположить не могла, что вопрос может решиться даром-шаром.
— Алина Юрьевна! — Боткин беззлобно погрозил медсестре пальцем. — Не надо распространять необоснованных слухов. А то получается, как в той присказке: «Слышу звон, да не знаю, где он». Зачем вообще упоминать про какую-то цену, если на самом деле все было совсем не так. Вы скажете, другая добавит, третья придумает, четвертая с ног на голову повернет, и что в результате мы получим? Пятно на чистую репутацию нашей больницы? Ай-яй-яй, не ожидал я от вас!
— Вы что, Алексей Иванович, так вот пришли к Ленчику, сказали ему: «Давай-ка, брателло, выдавай труп», и он вам выдал?
— Ну, если бы я сказал Леониду Евгеньевичу «давай-ка, брателло, выдавай», то он навряд ли бы меня понял. Это какие-то не те слова. Мы пообщались на нормальном языке и прекрасно поняли друг друга…
— Вы — монстр! — восхищенно выдохнула Алина. — Вы, Алексей Иванович, настоящий монстр. Еще никому и никогда не удавалось бесплатно…
— Вы опять за свое! — укорил Алексей Иванович. — Я же вас только что просил, Алина Юрьевна. И какой из меня монстр? У меня что — клыки есть? Или когти метровые? Не делайте из меня монстра, пожалуйста, очень вас прошу. Договорились?
— Договорились, — кивнула Алина. — Но вы, Алексей Иванович, все равно монстр. В смысле — герой.
— Герой из меня такой же, как и монстр, — скромно отшутился Боткин.
Надежда умирает последней, но на самом деле не умирает никогда
За неделю до наступления Нового года на доктора Боткина написали жалобу. Точнее — докладную записку, ведь именно так называются жалобы, которые сотрудники пишут друг на друга. Написала записку заведующая терапевтическим отделением Маранина, написала на имя главного врача, но разбираться, как обычно, пришлось Виктории Васильевне.
«Довожу до Вашего сведения, что врач терапевтического приемного отделения Боткин А. И. систематически допускает нарушения своих должностных обязанностей, игнорируя установленный перечень документов, необходимых для плановой госпитализации…»
Стиль у Мараниной был тот еще, мягко говоря, далеко не пушкинский, корявый даже с бюрократически-канцелярской точки зрения. «Систематически допускает нарушения своих должностных обязанностей, игнорируя установленный перечень документов, необходимых для плановой госпитализации…» Виктория Васильевна любила короткие, ясные докладные записки, а Маранина расписалась на два листа, а вся суть в самом начале и самом конце. Все остальное можно и не читать.
«…В настоящее время из госпитализированных с нарушением установленного порядка в терапевтическом
1. Кайгородцева А. Я., 1937 г. р., диагноз: „Хронический бронхит, осложненный бронхоэктатической болезнью и эмфиземой. ИБС, стенокардия напряжения 3-й ф/к“. Госпитализирована Боткиным А. И. при отсутствии на руках выписки из поликлиники. Госпитализация оформлена как самотек.
2. Бышовец В. Е., 1942 г. р., диагноз: „Ревматический митральный порок сердца: митральный стеноз 3-й степени, митральная недостаточность 2-й степени. Мерцательная аритмия, постоянная форма. Сердечная недостаточность III ФК“. Госпитализирован Боткиным А. И. при отсутствии на руках выписки из поликлиники. Госпитализация оформлена как самотек.
3. Плуцкер Р. А…»
Закончив читать докладную, Виктория Васильевна вызвала к себе Маранину, попросив ее захватить с собой истории болезни пациентов, упомянутых в докладной.
Маранина явилась, что называется, «на взводе». Громко хлопнула дверью, шмякнула историями о стол, плюхнулась на стул и разоралась:
— Что он себе думает, этот Мышкин?! Я, можно сказать, полжизни убила на то, чтобы воспитать поликлиники, чтобы внушить им правила направления на плановую госпитализацию, а он сводит все мои усилия на нет! Один с направлением, но без выписки, у другого — выписка без печати, третий с чужой выпиской явился, как, например, Бышовец! Полный бардак! А наш добрый доктор всех кладет, не планово, так самотеком! А надо разворачивать! Пусть идут в поликлинику, устраивают там скандал и возвращаются к нам со всем положенным! Не я же, в конце концов, придумала эти правила! Самотеком он их кладет! Деятель! Идиот!
— А с ним поговорить не пробовала?
— Говорила! Внушала! Скандалила! Все без толку! Хоть кол ему…
— Успокойся! — осадила Виктория Васильевна, снимая трубку телефона внутренней линии. — Сейчас Ольгу приглашу и…
— Подождите звонить, Виктория Васильевна.
— Что такое? — Виктория Васильевна замерла с трубкой в руке.
— С Борисовной я тоже разговаривала, и тоже без толку. Она не может подействовать на Боткина. Или не хочет.
«Не хочет» Маранина произнесла многозначительно, с намеком, да еще и бровями передернула при этом.
— Ну-ка, ну-ка! — Виктория Васильевна вернула трубку на место. — Почему не хочет? Отчаялась? Руки опускаются?
— Скорее наоборот.
Маранина растянула тонкие губы, изображая улыбку.
— Говори толком! — потребовала Виктория Васильевна.
— Моя Денисова в прошлую субботу водила сына на спектакль в театр на Малой Бронной. После спектакля они отправились в «Макдоналдс» на Пушкинской и на бульваре встретили Ольгу Борисовну гуляющую в компании доктора Боткина. Суббота, Тверской бульвар, вдвоем… Комментарии, я думаю, излишни.
Инга Денисова работала старшей медсестрой терапевтического отделения. Особой любовью к сплетням и тем более к выдумкам, она не отличалась. Если бы Ольгу Борисовну, гуляющую с Боткиным, увидела Соченькова из второй травматологии, то тут уж можно было бы заподозрить ложь. При отсутствии свежих сплетен (бывают же дни, в которые не случается ничего, заслуживающего внимания) Соченькова выдумывала какую-нибудь байду, чтобы было что рассказывать народу. Уличать Соченькову во лжи было бесполезно — она в ответ иронично улыбалась и поводила глазами, словно говоря: «Кто может знать, как оно было на самом деле?» — и упорно стояла на своем.