Приемное отделение
Шрифт:
— Не волнуйтесь, вам вредно, — сказал гость и ушел.
Откуда бдительным стражам правопорядка стало известно о происшедшем, Дубко как-то не подумал. Обрадовался, что избавился от въедливого визитера, и снова задремал. Он и подумать не мог, что в полицию позвонил доктор Боткин. И не из вредности (вредности у Боткина не было ни на грош), а по долгу службы, выполняя то, что обязан был выполнять. Существует приказ о том, что врач, заподозривший причинение вреда здоровью пациента в результате совершения противоправных действий, должен телефонограммой сообщать об этом в органы, а следом направлять письменное извещение. Что Алексей Иванович и сделал. Без сомнений и колебаний, с полной уверенностью
Ващенко, не дождавшись возвращения Дубко, вызвал такси и уехал домой, поэтому разговаривать с ним оперативнику пришлось на следующий день. Он явился на кафедру вскоре после того, как Ващенко ушел на обход, и узнал, что учебный обход с курсантами длится по меньшей мере часа полтора, если не все два. Пришлось «выдергивать» Ващенко с обхода, чем тот, естественно, оказался не очень доволен. В ответ на свое громкое возмущение, высказанное в коридоре второго, женского, травматологического отделения, Ващенко получил объяснения, которые услышали все находившиеся в коридоре — постовые медсестры, кое-кто из ходячих пациенток, а самое главное, слышала старшая медсестра Соченькова, главная сплетница больницы, за свою любовь к распространению новостей ласково прозванная «Наше радио». Часом позже вся больница уже знала, что доцент Ващенко вчера по пьяному делу покушался на убийство заместителя главного врача по гражданской обороне и мобилизационной работе. Слух оброс красочными подробностями, откуда-то возникла версия насчет того, что причиной ссоры стала старшая медсестра физиотерапевтического отделения Соловьева, одинокая знойная женщина слегка за сорок, любительница разнообразия с репутацией весьма искушенной и искусной любовницы. Разгневанная Соловьева пришла на кафедру травматологии и устроила там скандал.
— Я вам не какая-нибудь там! — орала она. — Я — приличная женщина и прошу меня в ваши дела не впутывать! Храни меня бог от таких любовничков, как вы с Дубко, а от остальных напастей я сама как-нибудь избавлюсь!
Высказав Ващенко все, что считала нужным, Соловьева отправилась к самой Виктории Васильевне — пожаловаться, попросить защиты, поплакаться в жилетку. Виктория Васильевна, уже бывшая в курсе всей этой истории и имевшая воспитательную беседу с Дубко, выслушала Соловьеву, успокоила, а после ее ухода вызвала к себе Ольгу Борисовну.
— Оля, — доверительно сказала она, — я тебя прошу, как никогда не просила. Поговори с Боткиным, объясни ему, что можно делать, а чего делать не нужно. Сядь и проговори все по пунктам, по должностным обязанностям и по ситуациям. Я понимаю, что формально он сделал все правильно, но надо же иногда и голову включать. Он хотя бы у Дуба нашего зеленого спросил сначала — вызывать полицию или нет. К чему вся эта ненужная самодеятельность? К тому, чтобы завтра в «Московских сплетнях» появилась бы заметка о том, как развлекаются в рабочее время заместитель главного врача и доцент кафедры? Мало нам шишек? Надо же соображать, не раздувать из мухи слона… Ты уж постарайся, а то ведь избавиться от него пока не получается. Он только на вид дурак дураком, а на самом деле очень даже себе на уме. Я пыталась его на заведование отделением в одну ведомственную богадельню сплавить, так ничего не вышло — наотрез отказался. Промямлил что-то насчет невозможности работы в платной медицине, но я по глазам его видела, что дело совсем не в этом…
Ольга Борисовна, хоть и нисколько не верила в результативность подобной беседы, все же попыталась ее провести.
— Я же действовал согласно приказу… — начал объяснять Боткин, — номер из головы вылетел, только что помнил… Сказано же, что медицинские организации передают сведения в территориальные органы МВД по месту нахождения медицинской организации о поступлении
— На будущее прошу учесть, что все, происходящее здесь, в больнице, не стоит выносить за пределы, — перебила Ольга Борисовна. — Или сначала подумать, а потом уже выносить.
— Я думал… — растерянно возразил Алексей Иванович. — Думал, что напали на Николая Николаевича какие-то хулиганы… Думал, что нельзя оставлять такое безнаказанным, спускать на тормозах…
Ольге Борисовне сразу же расхотелось «проговаривать по пунктам». Бесполезно. Зачем проговаривать, если заранее известно, что не подействует. В конце концов, Боткин ни в чем не виноват, виноваты Дубко и Ващенко. Пить надо с умом, воздерживаясь от гладиаторских боев как средства выяснения отношений.
Совершенно незаметно для Ольги Борисовны в ее восприятии кое-что изменилось. Если раньше Боткин раздражал ее, то сейчас — веселил или удивлял. Отношение к нему изменило знак с минуса на плюс.
Это была не любовь, а следствие. Следствие того, что из категории «чужих» Алексей Иванович перешел в категорию «своих», а к своим Ольга Борисовна относилась приязненно и многое им прощала. До тех пор, разумеется, пока они оставались своими.
Да и потом, всех ситуаций не предугадать, на каждый случай шаблона не придумать. Жизнь настолько многообразна, что на все ее сюрпризы шаблонов не напасешься. Тут больше надо уповать на здравый смысл, который у Боткина весьма своеобразен.
«Надо же, — уже не в первый раз удивилась Ольга Борисовна. — Все время вбиваем в головы сотрудникам приказы и инструкции, требуя их соблюдения, а как кто-то начинает соблюдать их досконально, имеем проблемы. Нет в жизни совершенства».
Ольга Борисовна имела в виду жизнь вообще, а не свою собственную жизнь. Жизнь Ольги Борисовны была совершенной во всех отношениях, разумно упорядоченной и правильно организованной. Во всяком случае, так думала она сама. Думала и верила.
Приходите завтра
— За неделю знакомства с отечественным здравоохранением, будь оно неладно, я уже успела заметить, что некоторые доктора считают своих пациенток чем-то вроде законной добычи!
— А то нет!
— Я не в смысле денег, а в другом… Этот из хирургии, круглолицый такой, лысый, как две капли воды похожий на пупса, осматривал меня полчаса — сначала мял живот, а затем попросил снять майку совсем и долго мял грудь. Совсем как наш участковый врач, который однажды долго-долго слушал меня своим фонендоскопом, только вот трубочки в уши вдеть забыл!
— А мой участковый как-то гладил меня, температурящую, по ноге, приговаривая при этом: «Все будет хорошо, все будет хорошо…» Чуть мозоль не натер, честное слово.
— А послушайте, как меня повезли на операцию… От сухости во рту мой язык накрепко прилип к небу, а две тетки, которые двигали каталку, шутили насчет того, как завозить меня в операционную — вперед ногами или вперед головой.
— А я ничего такого не помню. Помню только, что меня привезли куда-то, где нещадно светили лампы на потолке, быстро раздели догола, побрили, облили йодом и вкатили в вену укол, от которого я сразу же заснула и видела красочные, но бессвязные сны. Какие-то цветы, диковинные разноцветные плоды на ветвях невиданных деревьев, радуга, праздничный салют и все такое прочее…