Приемыш обезьяны
Шрифт:
Люди на веранде сидели почти молча в продолжение часа.
Они безуспешно пытались говорить на разные темы, но неотвязная мысль, которая мучила каждого из них, заставляла их уклоняться от разговора.
– Боже мой! – произнес, наконец, бившийся об заклад. – Я больше не могу терпеть. Пойду в джунгли с моим скорострельным ружьем и приведу назад этого сумасброда.
– Я тоже пойду с вами, – сказал один.
– И я, и я, и я, – хором воскликнули остальные. Эти слова как будто нарушили чары какого-то злого ночного кошмара. Все бодро поспешили
– Господи! Что это такое? – внезапно крикнул один англичанин, когда дикий вызов Тарзана слабо донесся до их слуха.
– Я слышал однажды нечто подобное, – сказал бельгиец, – когда я был в стране горилл. Мои носильщики сказали мне, что это крик большого самца-обезьяны, убившего в бою противника.
Д'Арно вспомнил слова Клейтона об ужасном реве, которым Тарзан возвещал о своей победе, и он почти улыбнулся, несмотря на свой ужас, при мысли, что этот раздирающий душу крик вырвался из человеческого горла – и из уст его друга!
В то время, когда все собравшееся общество остановилось на краю джунглей и стало обсуждать, как лучше распределить свои силы, все вдруг содрогнулись, услыхав рядом с собою негромкий смех, и, обернувшись, увидели, что к ним, перекинув на плечи львиную тушу, приближается гигантская фигура.
Даже д'Арно был как громом поражен, потому что казалось невозможным, чтобы с тем жалким оружием, которое взял Тарзан, он мог так быстро покончить со львом, или чтобы он один мог принести огромную тушу сквозь непроходимые заросли джунглей.
Все окружили Тарзана, засыпая его вопросами, но он только пренебрежительно усмехался, когда ему говорили о его подвиге.
Тарзану казалось, что это все равно, как если бы кто стал хвалить мясника за то, что он убил корову. Тарзан так часто убивал ради пищи или при самозащите, что его поступок нисколько не казался ему замечательным. Но в глазах этих людей, привыкших охотиться за крупной дичью, он был настоящим героем; кроме того, он неожиданно приобрел десять тысяч франков, потому что д'Арно настоял на том, чтобы он их взял себе.
Это было очень существенно для Тарзана, потому что он начинал понимать, какая сила кроется в этих маленьких кусочках металла или бумажках, которые постоянно переходят из рук в руки, когда человеческие существа ездят, или едят, или спят, или одеваются, или пьют, или работают, или играют, или отыскивают себе приют от холода, дождя и солнца.
Для Тарзана стало очевидным, что без денег прожить нельзя. Д'Арно говорил ему, чтобы он не беспокоился, так как у него денег больше, чем нужно для обоих. Но обезьяна-человек многому научился и, между прочим, и тому, что люди смотрят сверху вниз на человека, который берет деньги от других, не давая взамен ничего равноценного.
Вскоре после эпизода с охотой за львом, д'Арно удалось зафрахтовать старый парусник для каботажного рейса в закрытую бухту Тарзана.
Это было счастливое утро для них обоих, когда, наконец, маленькое судно подняло парус и вышло в море.
Плавание вдоль берегов совершилось благополучно, и на утро после того, как они бросили якорь перед хижиной, Тарзан с лопатой в руках отправился один в амфитеатр обезьян, где был зарыт клад. На следующий день он вернулся к вечеру, неся на плечах большой сундук; при восходе солнца маленькое судно вышло из бухты и пустилось в обратный путь на север.
Три недели спустя Тарзан и д'Арно уже были пассажирами на борту французского парохода, шедшего в Лион. И, проведя несколько дней в этом городе, д'Арно повез Тарзана в Париж.
Приемыш обезьян страстно стремился скорей уехать в Америку, но д'Арно настоял на том, чтобы он сперва съездил с ним в Париж, и не хотел объяснить ему, на какой безотлагательной надобности основана его просьба.
Одним из первых дел д'Арно по приезде в Париж был визит старому приятелю, крупному чиновнику департамента полиции, – куда он взял с собой и Тарзана.
Д'Арно ловко переводил разговор с одного вопроса на другой, пока чиновник не объяснил заинтересовавшемуся Тарзану многие из современных методов или захвата и опознавания преступников.
Тарзана особенно поразило изучение отпечатков пальцев, применяемое этой интересной наукой.
– Но какую же ценность могут иметь эти отпечатки, – спросил Тарзан, – если через несколько лет линии на пальцах будут совершенно изменены отмиранием старой ткани и нарастанием новой?
– Линии не меняются никогда, – ответил чиновник. – С детства и до старости отпечатки пальцев каждого индивида меняются только в величине, ну и разве что поранения изменяют петли и изгибы. Но если были сняты отпечатки большого пальца и всех четырех пальцев обеих рук, индивид должен потерять их все, чтобы избегнуть опознания.
– Изумительно! – воскликнул д'Арно. – Хотел бы я знать, на что похожи линии на моих пальцах?
– Это мы можем сейчас увидеть, – объявил полицейский чиновник, и на его звонок явился помощник, которому он отдал несколько распоряжений. Чиновник вышел из комнаты, но тотчас вернулся с маленькой деревянной шкатулкой, которую он и поставил на пюпитр своего начальника.
– Теперь, – сказал чиновник, – вы получите отпечаток ваших пальцев в одну секунду.
Он вынул из маленькой шкатулки квадратную стеклянную пластинку, маленькую трубочку густых чернил, резиновый валик и несколько белоснежных карточек.
Выжав каплю чернил на стекло, он раскатал ее взад и вперед резиновым валиком, пока вся поверхность стекла не была покрыта очень тонким и равномерным слоем чернил.
– Положите четыре пальца вашей правой руки на стекло, вот так, – сказал чиновник д'Арно. – Теперь большой палец… Хорошо. А теперь, в таком же положении, опустите их на эту карточку, сюда, нет, немного правее. Мы должны оставить еще место для большого пальца и для четырех пальцев левой руки. Так! Теперь то же самое для левой руки.