Приезжий
Шрифт:
Когда ураган, заключенный в этом юном, но отнюдь не невинном теле, утих, и Лена в сладких судорогах распласталась на мне, я почувствовал, что не хочется шевелится, думать и говорить. Поэтому я тихо лежал и гладил прильнувшее ко мне шелковистое тело. У нее оказались очень маленькие и аккуратные грудки с очень темными сосками. Пара поцелуев в них, и девочка ожила, простонала коротко, прижалась.
Когда мы второй раз оторвались друг от друга, похоже, было далеко за полдень. Лена, не одеваясь, отправилась в ванную. Я только покачал головой, проводив взглядом ее покачивающиеся упругие
– Ну что, Валера, я сделала все что могла! Теперь ваше выздоровление зависит только от вас! – она смеясь, пощекотала меня мокрой прядкой волос. Хорошее было сочетание – большие серо-синие глаза и темно-рыжие волосы.
– А теперь мне пора, у меня дежурство с вечера в больнице, – она отыскала среди разбросанной одежды трусики, присела, одевая их, на диван.
Воспользовавшись этим, я поцеловал ее в шею. Она взвизгнула и замахнулась на меня бельем:
– Щекотно же!
И отодвинулась подальше.
– Мне правда, пора! – она принялась надевать колготки.
– Ты чудо, Аленка! – искренне сказал я, любуясь ею.
– Ты тоже ничего, – она подмигнула мне, – для больного!
Я ухмыльнулся. Надеюсь, не очень глупо. Алена закончила одеваться. Блузка вернулась на законное место.
– Значит, так. Ходить тебе сейчас много нельзя. И еще дня два лучше полежи. Если сильно будет болеть голова, пей понижающее давление – упаковка на столе. И как можно больше жидкости, но не чай, и тем более не кофе, лучше соки, или минералку. Если станет совсем плохо – вызывай врача немедленно. Но, думаю, у тебя вторая степень, не больше.
– Степень чего? – спросил недоуменно я.
– Сотрясения, дурачок! – она расхохоталась – Пока!
Как настоящий джентельмен, я поднялся со смертного одра, чтобы проводить даму.
– Послушайте, доктор, – задержал я ее перед дверью, – клятва Гиппократа обязывает вас довести дело до благополучного завершения. Мне точно потребуется еще курс лечения. А лучше несколько.
Она обернулась, глаза у нее потемнели. Потом она быстро поцеловала меня и прошептала на ухо:
– Я подумаю!
И исчезла. Дверь тихо закрылась. Чувствуя себя, несмотря на гудящую голову, превосходно, я рассеянно запер ее и, улыбаясь, пошел приводить себя в порядок. К моему удивлению, часы показывали половину второго, и мне нужно скоро было идти на встречу с Ириной. Оценив комизм ситуации, я расхохотался. В голове загремело эхо. Поэтому я перестал веселиться и повел себя под душ. Предстояло еще выкроить десяток минут для общения с Приятелем.
Через четверть часа, вымытый и побритый, я сидел перед Приятелем и выдавал ему отчет за прошедшие сутки. После моего краткого отчета Приятель удовлетворенно проворчал что-то и погрузился в размышления. На мониторе поплыла надпись на английском «не мешайте, думаю». Оставив его за этим занятием, я прошествовал в кухню. После такого лечения зверски хотелось есть. Прислушался, чего хочется душе. Душе, которая, как известно, у мужчин находится в желудке, хотелось кефира с сухарями. Пришлось подчинится.
В
– Здравствуйте, Валерий, – она сегодня одела пушистую шубку из серебристого меха и такую же шапку. Ее удлиненное лицо в обрамлении серебристого меха смотрелось как в сказке.
– Вы сегодня похожи на Снежную Королеву! – как-то не удержавшись, невпопад сказал я.
– Хорошо, что не на Снегурочку, – улыбнулась Ирина, испытующе глядя на меня. Ничего себе, чувствительность у женщин. Получше, чем у сейсмостанции.
– Не холодновато для прогулок? – спросил я, предлагая ей руку. Мы неторопливо пошли вниз по Столичной.
– Мне нравятся перемены. В погоде тоже.
Ничего себе, и как это понимать?
– Тогда есть предложение, – начал я, – доберемся до Набережной, пока ее совсем не затоптали. Прогуляемся, посмотрим, замерзла ли Волга. А потом выпьем где-нибудь горячего кофе.
Ирина задумчиво молчала, гоняя носком сапожка снежный комок.
– Так что, план принимается? – осторожно поинтересовался я.
– Если кофе с коньяком, то принимается, – сегодня Ирина выглядела усталой и осунувшейся. При том, что она почти не пользовалась косметикой, это было особенно заметно.
Вообще, по моему мнению, у таких красивых женщин просто не должно быть неприятностей. Сложно мне их представить.
– Ирина, вам не удалось ничего узнать об этом Анатолии?
– Удалось. У меня есть его адрес, но для вас он уже бесполезен, – ее лицо болезненно скривилось. – Его два дня назад сбила машина. Я говорила с его матерью по телефону.
Она помолчала несколько секунд, потом заговорила снова:
– Послушайте, Валерий! Не знаю, во что вы там впутались, но это что-то очень опасное. Не понимаю, откуда я это взяла! Просто чувствую, и все.
– Спасибо большое, Ирина. Спасибо и за помощь, и за то, что беспокоитесь за меня. Но, честное слово, зря. Это моя профессия, совать нос туда, где пахнет жареным, – от такой идиомы мы засмеялись вместе.
– А в моей практике случались ситуации и опаснее и запутаннее, – черт, самому хотелось бы в это верить, – так что давайте поговорим о чем-нибудь другом.
И мы пошли к Набережной, тихо болтая о вещах малозначащих и нейтральных. Потом, здорово промерзнув, забрались в маленький кафетерий на площади с видом на Волгу и долго пили кофе с коньяком. Правда, коньяк нам пришлось покупать отдельно, но это было неважно.
Успокоившаяся и повеселевшая Ирина притягивала мужские взгляды, как магнит, но внимания на это почти не обращала. Мое сотрясение робко напомнило о себе пару раз, и быстро затаилось, оставив слабую головную боль. Уже когда мы собрались уходить, подвыпившая компания за дальним столиком стала совсем уж назойливой. Пришлось невзначай продемонстрировать сразу примолкшим парням портупею с пистолетом, слегка сдвинув куртку. Это, вместе с выразительной неприветливой гримасой, заткнуло рты мгновенно.